Порфирий Никитич Крылов

которого часто называли «вторым из Кукрыниксов» - безусловно ориентируясь на положение его фамилии в их общем псевдониме, но он часто шутил, что он и правда «вечно второй». И когда многие думали, что это его вечного положения на их общих фотографиях и портретах, то он смущенно объяснял, что ещё он, «наверное, самый тихий из нашей троицы». Возможно, и так, но у него были ещё насколько черт, которые ярко выделяли его из ряда остальных. 

Во-первых, наверное, из них троих он был действительно настоящим живописцем. Причем не только в каких-то официальных справках или русских музеях подчеркивается, что он был действительно значимым представителем традиций «русского импрессионизма» (хотя, я бы не сбрасывал со счетов тот же Русский музей, где Порфирий Крылов тоже присутствует). Серьёзные сопроводительные тексты к его картинам и в аннотации выставочных каталогов, например, Уффици во Флоренции, тоже ставят в один ряд его работы с работами Исаака Левитана и Константина Коровина. Иногда, правда, расстраивает, что некоторые его ранние работы – буквально прямые цитаты то Ренуара (как в портрете жены Софьи), то Моне (как листья кувшинок). Но – это даже эти работы скорее, демонстрируют не его склонность к импрессионистам, а уровень владения кистью. Но, в любом случае, к этим высказываниям стоит относиться всерьёз – в аннотации Уффици их писали одни из лучших итальянских искусствоведов. И их, кстати, часто вспоминаешь, как в одном интервью все трое Кукрыниксов говорили о том, что в тот момент, когда в 1944 они приехали в только что освобожденный Новгород, из которого буквально накануне выкинули фашистов, где был варварски разбит памятник «Тысячелетия Руси» и полуразрушен Софийский собор, то первые свои зарисовки, проработки по мазку и цвету просили сделать Порфирия. 

Во-вторых, мало к кому, даже из более великих и известных, так трепетно относятся на их исторической Родине, как к Порфирию Крылову. Там к нему всегда относились очень внимательно и нежно. И это вовсе не потому, что как некоторые думают, он и его сыновья передали в дар городу множество его работ – этот жест, как раз, говорит только о том, что эта любовь была взаимной и всё. А в Туле к нему и правда всегда относились очень трепетно. И когда 1997 там был открыт его мемориальный Дом-музей (да, это как бы филиал Тульского музея изобразительных искусств, но, судя по отношению к нему многих туляков, непонятно, что для них важней и значимей – сам музей или его филиал), где хранится около двух тысяч его холстов, графики, архивных документов и мемориальных вещей, то был только один вопрос: почему так поздно, чего ждали? И, почти сразу, он стал таким центром внимания, причем не приезжих туристов – их больше пряники, ружья и самовары интересуют, конечно – а самих жителей этого прекрасного города. И выглядит это как-то вполне естественно, причем, как теплое отношение к нему школьников, так и воздыхание нынешних поживших. 

А что касается нынешнего руководства, то оно очень хорошо помнит, что в тот момент, когда в Туле увидели, как скромно прошло празднования по поводу столетия Крылова, на уровне унылого областного события, да ещё и потом, в 2003, в Москве (в столице!) прошли выставки и звонкие пресс-конференции к столетию Куприянова и Соколова (которые ведь тоже, по большому счету, знамениты только тем, что они «двое из Кукрыниксов»), то весь город взорвался, от кухонь до газет. И все и говорили, и писали только о том, что эти убогие празднества к столь значимому юбилею городского любимца случились только благодаря равнодушию и жадности руководства (теперь уже прежнего) и прикормленных им чиновников от культуры. Эти бурления надолго запомнили в городе. И чиновники об этом помнят лучше остальных. Поэтому, должного внимания, уважения и финансирования в последующие юбилеи, независимо от громкости памятных дат, ему выделялось с их стороны достаточно. 

А когда в Туле стали восстанавливать его родословную, отыскивать предков по всем направлениям – никто не удивился. И там теперь гордятся не только тем, что сам Порфирий Никитич родился в Туле, но и что его дед, Захарий, из крепостных, был призван в солдаты, служил в Туле, охранял шлюзы. Отслужив немало лет на Замочной улице купил небольшой дом с огромным садом, женился, обзавелся детьми. В награду за верную службу получил не только медаль, но и большой надел земли. Построил там хутор, и его старший сын Илья стал там вести хозяйство. А каждое лето туда приезжала вся семья. На отдых и помочь по хозяйству. 

Но когда грянула коллективизация кулака Илью Крылова сослали в лагерь и там он, в 1935, и скончался. А так как он приходился Порфирию Никитичу родным дядей, то НКВД интересовалось и самим Порфирием. Тогда ему пытались предъявить не только дядин хутор, но и то, что получен он был за то, что дед служил солдатом в охране. Говорят, что потаскали его тогда прилично. Вытянуло тогда всю семью то, что отец Порфирия, Никита, и сам был простым пролетарием на патронном заводе, да и женился на дочери такого же потомственного тульского мастера по ружьям – на Елизавете Полосатовой. А вот её дядя, знаменитый тульский оружейник Алексей Полосатов, был знаменитостью, его ружья и по сейчас день хранятся в Эрмитаже и Тульском музее оружия. И, кстати, первым учителем рисунка был для Порфирия именно Алексей. А сам он когда-то научился рисовать у итальянца, работавшего в Туле. Но еще в 1913 в семье Крыловых лишь за полтора месяца состоялось четверо похорон. В мае, в 36 лет, после родов умерла мать Порфирия Елизавета. За ней, от скарлатины умерли её младшие дети Аркадий, Дмитрий и Серафима. 

Никита Захарович остался отцом-одиночкой трёх детей, старшему из которых одиннадцать, да ещё и работающим на заводе. А в 1918 Порфирий и сам пошел работать на патронный завод. Одновременно учился в заводской изостудии под руководством Григория Шегаля. 

Это была большая удача, что такой прекрасный мастер (придумавший, кстати, и написавший холст о Керенском, бегущим в женском платье) вел на заводе изостудию у молодых рабочих, но в те времена каждый зарабатывал на кусок хлеба, как мог. В 1921 Крылов перебрался в Москву и поступил во ВХУТЕМАС — сперва закончил его в мастерской Осмеркина, а потом и аспирантуру у Петра Кончаловского. Но еще в 1922, подружившись с Михаилом Куприяновым они основали костяк «Кукрыниксов». А в 1924 к ним присоединился Николаем Соколовым и «Кукрыниксы» появились на свет в том виде, в котором мы их все знаем. И создали тысячи карикатур, плакатов, написали несколько великолепных холстов. 

Во время Великой Отечественной войны ездили и по фронтам, и по только что освобожденным городам, их Гитлер лично внёс в расстрельный список вместе с диктором Юрием Левитаном, потом, когда они стояли и делали зарисовки в его бункере – смеясь вспоминали об этом. А на Нюрнбергском процессе, делая скетчи и быстрые зарисовки уже не смеялись. Потом они скажут, что было тяжело. И, тем не менее, Порфирий Крылов был из них троих самым Живописцем. Вне Кукрыниксов написал больше всего прекрасных летящих полотен. Больше всего искал себя в портретах, городских и деревенских пейзажах. Его работы были тепло приняты и в Чикаго, и в Токио, и в Риме. Он заслужил множество званий и наград, но всю жизнь прожил спокойно и достойно. И умер раньше всех троих – 15 мая 1990 года, в Москве. Похоронен на Новодевичьем кладбище, на 10 участке. Где в скорости к нему присоединились и остальные его друзья-коллеги.