От кулаков до детских книжек
Итак, друзья мои, перед вами плакат «КОЛХОЗНИК! РАБОЧИЙ СОВХОЗА! БУДЬ БДИТЕЛЕН!» великого Аминадава Каневского. Не многие знают, почему великого – чуть ниже я постараюсь объяснить, хотя, там надо в несколько раз больше времени, да и пространства, чтобы подробно разложить – я попробую.
Некоторые уже морщат нос, думая, что это плакат, предвещающий те самые «суды за колоски», о которых так любили писать наши либеральные медиа, когда с неописуемой радостью растаскивали на куски Советский Союз. И всё-таки это не так. Дело в том, что и тогда была масса людей, которые говорили, что «и не предлагайте нам устроиться на обычную работу, работа для нас - самая травматичная форма взаимодействия с деньгами», ну или что-то подобное. Сейчас-то вы, наверняка, постоянно натыкаетесь на эти слова и понимаете, о чём или о ком я говорю. Тогда, представьте себе, не было интернета и нельзя было начать попрошайничать в сети, и некому было перекинуть им тысячу или две из банка в банк по приложению в телефоне. Поэтому, они просто воровали то, что кто-то вырастил. Чтобы что-то есть. Такая вот банальная схема.
А некоторые, кто, например, работал художниками - рисовали такие вот плакаты. Как и Аминадав Моисеевич Каневский. Родившийся в самом конце 19 века, большой еврейской семье, в славном русском городе Екатеринослав. Который в 1926 Советы переименовали в Днепропетровск. В этой связи: а вот скажите мне пожалуйста, неужели имя «Пётр» на современной Украине теперь только с Петром I ассоциируется и они теперь просто боятся этого грозного имени? Или это только у меня такая версия? Потому что, когда они его в Днепр переименовали – вот неужели хоть кто-то может подумать «уф, как хорошо, теперь фамилию Григория Петровского – украинского революционера, Председателя Украинского ЦИК и кандидата в члены Политбюро Центрального комитета Всесоюзной Коммунистической партии большевиков никто не вспомнит»? Вообще-то, конечно, тут сам вопрос очень забавный. Ведь то, что Днепропетровск был так назван в честь Петровского, мне кажется, знали ну совсем не многие. А уж то, что Григорий Иванович Петровский был наркомом внутренних дел – то есть возглавлял НКВД и ему, ещё до появления ВЧК подчинялся Дзержинский – об этом и вовсе никто не помнит. Вот загадка: о том, что был Рыков - помнят (хотя ещё и НКВД не было по сути), вернувшегося из ВЧК Дзержинского (вернувшегося в уже построенную структуру, со штатом и задачами) – тоже прекрасно помнят, а вот Петровского – нет. Странно. Зато, кстати, когда я спрашивал когда-то у десятков и трёх людей – вот так вот, просто на улице: «в честь чего или кого назван Днепропетровск?», то мне чаще всего отвечали: «... в честь Днепра и в честь апостола, наверное...». Но ладно, новая Украина решила переименовать всё. И всё равно: понятно, почему они не вернули Екатеринослав – им теперь всюду Екатерина Великая мерещится, но Пётр… ладно. И кстати, вообще-то, Екатеринослав был назван так не в честь Екатерины II, в честь как раз святой великомученицы Екатерины Александрийской, потому как, что бы там ни говорили, но в те времена не было принято называть так города в честь здравствующих особ. И ещё одно, вот что любопытно, ведь в Екатеринославе в давние времена появилась или первая, или почти первая в Российской империи еврейская община, ещё в далеком 1791 году, вот конкретным указом Екатерины II «О предоставлении евреям гражданства в Екатеринославском наместничестве» была введена такая новая для нас официальная структура. И евреев до самого последнего времени там проживала огромная община, вторая после русских по количеству.
И, несмотря на это, на мощное влияние общины, наличие синагог и школ, сам Аминадав сперва считал себя «российским гражданином», потом – «советским гражданином», а потом иначе как «советским художником» себя и не называл. Это то, что сформировало его как автора и личность.
В детстве рисовать он нигде не учился, просто сам на бумажках всё время что-то вырисовывал. А с 12 лет пришлось пойти ему работать. Сперва помощником фотографа, потом посыльным, а потом подсобником на завод. Самой полезной для него самого была, как мне кажется, работа у ремесленника, у мастера-игрушечника, там он выпиливал и раскрашивал фанерных зверушек. Потом была служба в Русской армии на фронтах Первой мировой, а потом он ушёл добровольцев в Красную армию. Но рисовал и там. И в 1921 его командировали учится в Москву, на рабфак при ВХУТЕМАСе. А после него – приняли, как «талантливого ученика» на графический факультет ВХУТЕИНа (хотя, как же его могли не принять, если Московский ВХУТЕИН и был создан в 1926 году на базе ВХУТЕМАСа и по преподавательскому составу, программам подготовки, школам и отделениям был, по сути, его плавным продолжением).
В Москве ему невероятно повезло с учителями. Композиции и его обучает тогдашний ректор ВХУТЕИНа Владимир Андреевич Фаворский (и правда, давайте я ничего не буду писать о человеке, который и описал, и рассчитал всю художественную композицию, и у которого была своя легендарная школа). А вот непосредственно рисунку и графике его обучают легенды. Во-первых, из тех, о ком тоже не стоит долго говорить – гениальный русский плакатист Дмитрий Моор. Кстати, меня часто спрашивают: «как так, немец с фамилией «болото», а ты его называешь гениальным русским плакатистом». Для понимания: множество русских художников, инженеров и вообще кого угодно ходили по земле Русской и были преданы ей, нося в себе хоть немецкую, хоть еврейскую, хоть даже африканскую кровь. Ну вспомните африканца Абрама Петровича Ганнибала и его правнука – самого именитого и совершенно русского и по стремлению, и по порыву поэта, а? Надеюсь, никто не полез смотреть, кто бы это мог быть?
А во-вторых, почему молодой художник, сын уважаемого русского горного инженера, Дмитрий Стахиевич Орлов работая в 1907 году в журнале «Будильник» вдруг решил, что он теперь будет рисовать под этим псевдонимом – никому не известно. Писать что-то о Дмитрии Стахиевиче – как-то странно, право слово. Что можно сказать о человеке, который нарисовал «Ты записался добровольцем?» и тот самый легендарный плакат призывающий помочь голодающим «Помоги!». Ведь каждый, кто хоть что-то знает по поводу развития русского плаката, скажет, что, по сути, именно Моор и является основоположником советского плаката. И не только политического, кстати. Сколько Моор сделал гениальных афиш, если бы вы только знали! А как он прекрасно проиллюстрировал поэму Маяковского «Хорошо!». Это человек гений того, что формировалось тогда в России - массовой полиграфии. И он вошел во все учебники, во все исследования и каталоги.
В судьбе Каневского есть еще два человека, о которых стоит сказать хоть пару слов. Николай Николаевич Купреянов и Павел Яковлевич Павлинов. Про этих двоих вы, наверняка, ничего не слышали, а, тем не менее - стоило бы. Они более чем достойны этого. Николай Купреянов – потомственный дворянин, офицер. В Первой мировой воевал Галиции и Волыни. Гениальный график, ксилограф и гравер. После Революции семнадцатого почти сразу начал преподавать (и не стоит удивляться, около четырех лет в двадцатые во ВХУТЕМАСе по приглашению Фаворского преподавал священник и теоретик искусства Павел Александрович Флоренский, читал курс «Анализ перспективы» и, все отмечают, что читал блестяще). По решению партии постоянно командировался куда-то, например в 1925 в Париж, где Купреянову за гравюры на дереве была присуждена Золотая медаль на Международной выставке декоративных искусств. А в 1928 по направлению Наркомпроса его вообще отправляли длительную командировку в Германию и Италию. В 1930 его арестовало ОГПУ, но продержав две недели с извинениями отпустило и в том же году Партия снова начинает посылать его в командировки. На этот раз, его посылают просто в творческие командировки. Рисовать. Много куда. Если судить по музейным коллекциям и каталогам, то самыми значительными были поездки по деревням, входившим в колхоз «Трудовик» и на корабли Балтфлота. Самыми знаменитыми становится его двухлетняя поездка на рыбные промыслы Каспийского моря. Там он вел свой знаменитый графический дневник, который, кстати, упоминается теперь всюду, как «классическое произведение». А хранится он, вообще-то, в Отделе рисунка Гравюрного кабинета ГМИИ им. А. С. Пушкина. Хорошее место для хранения графических дневников. Но так-то они и издавались несчетное число раз и вошли во многие учебники по рисунку. Жалко, что умер он в 39 лет. Утонул в Уче, в Подмосковье.
А Павел Павлинов… давайте я кратко. Так вот, Павлинов был гениальным ксилографом. Питерец, учился в Высшем художественном училище при Императорской Академии художеств, потом в Мюнхене, в Италии. Чтобы вы понимали какого уровня этот автор: именно его «Портрет Пушкина» на выставке в Дрездене в 1964 году был признан лучшим ксилографическим портретом XX века.
И вот просто, в качестве штриха, как вы думаете, чему могли научить эти гении рисунка, иллюстрации и плаката юношу, который безумно любил рисовать и тянулся к этому всей душой? В первую очередь графическому дизайну листа, всем основам композиции и «графическим массивам» в рисунке и полиграфии. Шрифтам, этому уделялось огромное значение – по весу, значению, начертанию – всему. Графике, то есть, по сути, всем нюансам начертания, то есть, скорее даже тому, что начертание – это голос и ноты, а не просто штрих или пятно. Построению объемов и слоёв для выделения перспективы в полиграфии. Психологическому и пропагандистскому воздействию на зрителя плаката, афиши и рисунка. И это сейчас об этом кандидатских минимумов уже несколько десятков защищено, а тогда каждая лекция на этот счёт, каждая таблица и каждый пример с сопоставлениями были открытием. И люди, которые ему это преподавали эти открытия и делали, этот язык, по сути, и придумали. Даже, если временами и не изначально придумали, то собрали в единое целое и смогли объяснить – точно. Так что – ему было что впитывать. И он впитал.
И теперь, когда мы поняли, какой шаг он сделал, можно вернуться к нему самому, к Аминадаву Каневскому. Конечно, как и многие тогда выходцы полиграфического факультета ВХУТЕИНа, начинал он как иллюстратор и карикатурист в «Безбожнике у станка». Но стал знаменит, конечно, не там, а немного потом. И тут даже непонятно, что перечислять… потому как самые известные его работы – это, вроде бы картинки к детским книжкам. Ко всей Барто, ко всему Маршаку (да вы как только увидите их – сразу воскликните «о, да, конечно, я помню это, они мне так нравились!»), но, одновременно, он ведь был очень запоминающимся и известным художником в «Печатнике», «Прожекторе», «Даёшь», он постоянно рисовал карикатуры для «Крокодила» (а в войну его картинок о фашистах просто ждали), для «Пионера» постоянно невероятно классно рисовал что-то. И ведь это он в 1937 придумал образ Мурзилки — жёлтого пушистого персонажа в красном берете, с шарфом и фотоаппаратом через плечо, для советского детского журнала «Мурзилка». Это он нарисовал прекраснейшего «Мойдодыра» Чуковскому (ну да, может иллюстрации Сутеева мы все лучше помним, но Каневский был раньше, и он был не менее прекрасным), он замечательно иллюстрировал Салтыкова-Щедрина, Гоголя, Маяковского. А его картинки для «Золотого ключика» Толстого в издании 1950 года вы узнаете сразу, уверяю вас. 
Они запоминаются всем и на всю жизнь. Но при этом, практически всю свою жизнь, а особенно в двадцатые-тридцатые он рисовал плакаты. Сейчас о них мало кто помнит, конечно. Слишком массовое распространение и там не было таких, которые требовали бы знания автора, как в случае с Моором. Но он их очень любил и считал «важными». Ну, видимо, они правда помогали бороться с чем-то, даже лично для него, отвратительным и гнусным. Если откровенно, то и мне тоже как-то не очень понятны и приятны люди, для которых работа «самая травматичная форма взаимодействия с деньгами». А для Каневского они, как были, так и остались «крысами». Для талантливейшего человека, рисовавшего всю жизнь, который и умер, буквально не выпуская карандаша из рук – это нормально, мне кажется.
Е. Русак