Владимир Маяковский: Лубок
Фигура Владимира Маяковского стоит на перекрёстке двух парадигм бытования поэта. С одной стороны, у него типичная биография романтического поэта в духе XIX века, в которой есть мятежная юность, легендарный любовный роман, путешествия, трагическая гибель – Байрон, да и только. С другой стороны, он всю жизнь мыслил себя работником в поэтической мастерской, а позднее даже на крупном государственном стиходелательном предприятии, что некоторым образом сближает его с русскими поэтами-чиновниками XVIII века, от Ломоносова до Державина.
Маяковского с самого начала интересовала практическая, действенная сторона поэтического творчества. В первой половине 1914 года, не помышляя ещё ни о какой агитационной работе, он пишет:
я дарю вам стихи, весёлые, как би-ба-бо, и
и острые и нужные, как зубочистки.
Русская революция стремилась, по крайней мере в своей пропаганде, максимально возвеличить человека труда, и неудивительно, что Маяковский как работник по-настоящему нашел себя именно при революционной власти. Однако этот путь не был прост.
Маяковский еще в начале 1910 года отошел от политической деятельности и больше до конца жизни ни в какую партию не вступал. Но свержение самодержавия в феврале 1917 года он, без сомнения, приветствовал. В этом он не был оригинален; революции ждали все: эсеры и анархисты, кадеты и октябристы, Блок и Цветаева, Мережковский и Гиппиус. Против революции были только презираемые всеми образованными людьми монархисты вроде Пуришкевича, но и тот своим участием в убийстве Распутина значительно её приблизил. Потом, конечно, многие разочаровались, но, как говорится, пока не попробуешь – не узнаешь.
Революция побудила Маяковского вернуться к пропагандистской работе в качестве художника и поэта. Заказчиком на этот раз стало издательство «Парус», за которым стоял Максим Горький и которое ранее выпустило первую «солидную» (не самодельную) книгу стихов Маяковского «Простое как мычание».
Как и весь период между февралем и октябрем, этот проект был по своему характеру переходным: новое вино революционных лозунгов было влито в старые мехи традиционного лубка. Коллегой Маяковского по этой работе стал Алексей Радаков, художник более опытный, на 16 лет старше поэта, во время войны служивший в той же петроградской «автомобильной роте» (там же, кстати, служил и Осип Брик). Они уже были знакомы; ранее, в 1915 году, именно Радаков привлёк Маяковского к сотрудничеству с журналом «Новый Сатирикон» и иллюстрировал его стихотворения, написанные для этого издания: «Гимн судье», «Гимн учёному» и т.д. Много позже, в 1940 году, Радаков написал целую статью о том, как надо иллюстрировать Маяковского. Однако весной 1917 года перед ними стояла иная задача: оба рисовали злободневные лубочные картинки, а Маяковский, кроме того, придумывал к ним подписи.
Вообще тематика постфевральских плакатов была разнообразной. Мы видим на них и восставший народ как таковой, и восходящее над страной солнце свободы, и призывы сдавать денежки на «Заем Свободы» (как же без этого), и портреты новых хозяев России – как оказалось, калифов на час – от Родзянко до Керенского. Что же касается конкретно художников издательства «Парус», то им больше нравилось высмеивать поверженного монарха и воспевать смелых революционных солдат. В собраниях сочинений Маяковского приводятся такие подписи к парусовским лубкам:
Царствование Николая последнего
«Радуйся, Саша!
Теперь водка наша».
«Как же, знаю, Коля, я:
теперь монополия».
Забывчивый Николай
«Уж сгною, скручу их уж я!» -
думал царь, раздавши ружья.
Да забыл он, между прочим,
что солдат рождён рабочим.
А вот ещё одна подпись к плакату Владимира Лебедева – художника, который позднее будет работать и в «Окнах РОСТА», но не вместе с Маяковским, а в петроградском филиале:
Вот как
по Руси растекалась водка.
Если сравнить с патриотическим «Сегодняшним лубком», поэтика примерно та же, но как радикально изменилось содержание!
Лубочный проект «Паруса» продолжался недолго. Отношения между Маяковским и Горьким в очередной раз расстроились, и в августе 1917 года поэт прекратил и сотрудничество с горьковским рупором – газетой «Новая жизнь», и работу над лубками. Время шло стремительно, до большевистского переворота оставалось совсем мало времени, и самое заметное, что сделал Маяковский в это время – сочинил рекламный слоган для будущих событий. Он не был предназначен для какого-то конкретного плаката, но впоследствии появился, наверное, на десятках плакатов различного времени и различных авторов:
Ешь ананасы, рябчиков жуй,
день твой последний приходит, буржуй!
***
В. Перцов, официальный биограф Маяковского, пытается убедить читателя, что поэт уже весной 1917 года предвидел и заранее предвкушал неизбежное торжество большевиков. Да и сам Маяковский в автобиографии написал: «Принимать или не принимать? Такого вопроса для меня и для других москвичей-футуристов не было».
Так-то оно так, но нельзя не заметить, что в первое время после «Великого Октября» Маяковский вёл себя довольно странно. Вышло так, что в первый год пролетарской революции ее главными певцами были Александр Блок, написавший «Двенадцать» и «Скифов», и Демьян Бедный, который вовсю бомбардировал страну своими агитками. А вот будущий «лучший, талантливейший поэт эпохи» своё место в строю нашел далеко не сразу.
По следам октябрьских событий он написал стихотворение «Наш марш» («дней бык пег» и т.д.), которым сильно подпортил свою репутацию в глазах главного тогдашнего читателя – Владимира Ульянова-Ленина. А потом… перестал писать, снова надел свою жёлтую кофту и вместе с друзьями-футуристами пошёл, как в довоенное время, эпатировать публику, теперь уже сильно обедневшую, в недавно открывшееся «Кафе поэтов». Трудно даже сказать, какой из разнообразных революционных фракций он симпатизировал на тот момент с его мессианскими идеями очищения общества через революционную катастрофу; по крайней мере, «Кафе поэтов» каким-то образом было связано с анархистами, активно практиковавшими самозахват недвиги в районе Тверской, и было закрыто в апреле 1918 года через два дня после разгрома московской анарховольницы.
К тому времени Маяковский уже пробовал себя в кино, снялся в фильмах по собственному сценарию «Не для денег родившийся» и «Барышня и хулиган», может быть, рассчитывал сменить профиль и стать звездой экрана. Но в мае он внезапно расстаётся с кинокарьерой и пишет второе своё послеоктябрьское стихотворение – какое бы вы думали? «Хорошее отношение к лошадям». Про загнанную (оголодавшую) лошадь, которую полагалось пристрелить, но как-то обошлось. Помните? «И стоило жить, и работать стоило».
Вернее, «стоило бы», ибо в целом новой власти было не до того, чтобы обеспечивать фронт работ поэтам. К тому же Маяковский, всё ещё осознававший себя футуристом, никак не мог попасть в нужный тон. Сценическая судьба пьесы «Мистерия-буфф» стала для автора разочарованием. А поэму «150 000 000», над которой он работал в 1919 году, выпустили отдельной книжкой лишь двумя годами позже, при этом ленинская резолюция гласила: «Вздор, глупо, махровая глупость и претенциозность. По-моему, печатать такие вещи лишь 1 из 10 и не более 1500 экз. для библиотек и для чудаков. А Луначарского сечь за футуризм».
***
Однако в конце 1918 года Маяковскому удалось вновь на короткое время нырнуть в плакатную работу, как бы в продолжение серии «Паруса». Но о лубке речь уже не шла. Папка-альбом «Герои и жертвы революции», которую к годовщине Октябрьской революции выпустило издательство Отдела изобразительных искусств Наркомпроса, состояла из 18 минималистичных одноцветных рисунков. Художники – К. Богуславская. В. Козлинский, С. Маклецов, И. Пуни. Маяковский для этого проекта ничего не рисовал, только придумал подписи, причем весьма разнообразные по стихотворной форме – настоящая уличная разноголосица. Например, фирменный маяковский дольник:
Прачка
Довольно поотносились ласково,
заждались Нева, Фонтанка и Мойка.
Прачка! Буржуя иди прополаскивать!
Чтоб был белее, в Неве промой-ка!
Это про героев. Про жертв тоже забористо, хореем:
Кулак
Бочки коньяку лакал,
нынче сдох от скуки ж.
И теперь из кулака
стал я просто кукиш.
И ямбом:
Генерал
И честь никто не отдает,
и нет суконца алого, -
рабочему на флаг пошла
подкладка генералова.
Сам Маяковский писал об этом проекте так: «Начались первые попытки агитпоэзии… Рисунки с частушечными подписями… Эта папка развилась в будущем во весь революционный плакат. Для нас – главным образом в «Окна сатиры РОСТА». Конечно, это лукавство со стороны Маяковского – третий заход в художественную пропаганду назвать первым, но, видимо, в 1927 году, когда писались эти строки, настоящую жизнь следовало отсчитывать с выстрела «Авроры».
***
В качестве четвертого захода нужно упомянуть ещё один крайне симпатичный проект, у которого не было заказчика. Его Маяковский выполнял по собственной инициативе. Это «Советская азбука», над которой поэт работал в сентябре 1919 года. По словам Маяковского, она «была написана для армейского употребления. Там были остроты, которые для салонов не очень годятся, но которые для окопов шли очень хорошо».
Это был самый настоящий самиздат, выполненный методом автолитографии, т.е. рисунок на камень наносил сам художник, а не специальный мастер. Случилось так, потому что ни одно издательство не согласилось эту азбуку печатать. Маяковский забрался в пустующую типографию Строгановского училища, сам запустил машину и вместе с приятелями раскрашивал несколько тысяч отпечатанных листов. Азбука вышла анонимно, и это, видимо, было принципиально для автора, который сознательно выставлял себя скромным работником, а не «звездой».
Рисунки для «Советской азбуки» были сделаны очень просто, почти примитивно: фигурки, стилизованные под буквы алфавита. Подписи – двустишия, написанные четырехстопным ямбом, каждая из строк начинается на нужную букву. Тематика подписей – самая злободневная. Гражданская война была в разгаре, поэтому от Маяковского щедро достаётся врагам внешним и внутренним, фронтовым и тыловым.
З
Земля собой шарообразная,
За Милюкова- сволочь разная.
Л
Лакеи подают на блюде.
Ллойд-Джордж служил и вышел в люди.
М
Меньшевики такие люди –
Мамашу могут проиудить.
Кое-что, кажется, вряд ли могли понять в окопах, хотя звучало красиво:
Ф
Фазан красив. Ума ни унции.
Фиуме спьяну взял д’Аннунцио.
Видимо, это единственное упоминание итальянского поэта-авантюриста во всей русской поэзии. А кое-что из «Советской азбуки» актуально и по сей день, уж извините:
Р
Рим – город и стоит на Тибре.
Румыны смотрят, что бы стибрить.
Этот кустарный, но зажигательный продукт оказал определенное влияние на советскую изобразительную пропаганду. Уже после гибели Маяковского его товарищ по «Окнам сатиры РОСТА» Михаил Черемных нарисовал «Антирелигиозную азбуку», которая была отпечатана в издательстве Утильбюро Изогиза в 1933 году. Рисунки были снабжены подписями (к сожалению, их автора мне установить не удалось), в которых принцип Маяковского был усилен. Подписи (двустишия) состояли из четырех слов, каждое из которых начиналось на букву, иллюстрируемую рисунком. Например, «Хвалятся Христом, хозяйничают хлыстом».
***
Уже в следующем месяце, в октябре 1919 года Маяковский как художник и как поэт поступает в распоряжение РОСТА –Российского телеграфного агентства. Начинается самый известный период сотрудничества поэта с системой государственной пропаганды – изнурительный марафон длиной в два с половиной года.
Игорь Караулов.