Маяковский в витринах

«Окна РОСТА» - это один из паролей, по которым мы безошибочно узнаём жизнь Владимира Маяковского. «Жёлтая кофта», «Лиля Брик», ЛЕФ, «Окна РОСТА». Всё это – Маяковский. Он умел метить собой явления; по словам современника, всюду, от поэтических вечеров до редакций, его с готовностью воспринимали как «генерала». «Окна РОСТА» не были исключением, хотя Маяковский не был ни инициатором, ни формальным руководителем этого дела. Впрочем, и у неутомимой Лили Юрьевны кто только не бывал в любовниках, а помним мы её исключительно благодаря поэту. Итак, что же это были за окна такие?

«Окна сатиры РОСТА» как пропагандистский проект более всего выделяются тем, что этот проект не отражал жизнь страны, он был её частью, наравне с продразвёрсткой или взятием Перекопа. Это не был тот случай, когда народ погибал на фронте, замерзал в полях или надрывался на стройках, а в это время сытые пропагандисты в тёплых кабинетах воспевали его подвиги. Сотрудники «Окон РОСТА» были поставлены в те же условия, что и остальная страна, в том числе и в технологическом смысле. Чем-то они были похожи на героев Терри Пратчетта, изобретающих эффективные технологии в мире без признаков современной цивилизации.

В 1919 году цивилизация в Советской России и правда пришла в упадок. Стояли заводы, были закрыты магазины, люди выживали с трудом. Российское телеграфное агентство (РОСТА) – то самое, которое позже превратится в ТАСС, - функционировало с трудом. Не хватало бумаги, типографских красок, оборудования, специалистов. В этой обстановке агентство было вынуждено как-то выкручиваться, искать альтернативные способы агитации. Это и расклейка газет на стенах, и чтение новостных сводок вслух, и нанесение мелом агитационных надписей на стенках железнодорожных вагонов и на бортах пароходов. Художник Михаил Черемных однажды шёл по Москве, смотрел на огромные пустующие витрины закрытых магазинов, и вдруг у него возникла идея: а ведь в этих витринах можно вывешивать агитплакаты! Руководителю РОСТА Платону Керженцеву эта мысль понравилась; в конце концов, и само агентство размещалось тогда в бывшем кондитерском магазине Абрикосова на углу Неглинной и Кузнецкого Моста.

Помимо яркой подачи (цветной рисунок/карикатура плюс остроумный текст), плакат имел преимущество большого формата – удобнее разглядывать толпой. Изготовление плакатов не было стеснено возможностями полиграфических машин, поэтому размер «окна» доходил до 4х4 аршина (1 аршин = 71 см).

Первое «окно» было нарисовано самим Черемныхом (в литературе принято эту фамилию склонять) с подписью литератора Н.К. Иванова (псевдоним Грамен; будущий соредактор журнала «Крокодил»). Было это где-то на рубеже августа и сентября 1919 года, и «пилотный» выпуск был размещён в витрине другого магазина Абрикосова, на углу Тверской и Большого Чернышёвского переулка (ныне Вознесенский переулок).

Как в этот проект попал Маяковский? Легенда гласит, что совершенно случайно. Просто шёл по городу, и уже в витрине другого магазина, «сорокоумовского», на пересечении Кузнецкого и Петровки, увидел агитационный плакат. «О, это то, что мне нужно!» - подумал поэт и тут же пошёл в РОСТА, чтобы примкнуть к новому хорошему делу.

Зачем? Во-первых, голод не тётка, а тут, очевидно, можно было заработать. Во-вторых, это отвечало идеям футуризма. Ещё 15 марта 1918 года в «Газете футуристов» был опубликован «Декрет № 1 о демократизации искусств», в котором говорилось: «Свободное Слово творческой личности пусть будет написано на перекрёстках домовых стен, заборов, крыш, улиц наших городов…» И вот он, шанс: пиши своё слово, рекламируй революцию в витринах вместо мехов или шоколада. Наконец, здесь Маяковский мог реализовать свою концепцию поэта как работника в мастерской языка.

Искать выходы на нужного человека ему долго не пришлось: в художественном мире у него были все свои, а Черемных вообще был его соучеником в МУЖВЗ. Старые знакомые.

Маяковский вступает в игру с начала октября 1919 года и сразу же становится лидером. Его дебют – «Окно сатиры РОСТА №5». Два рисунка и два стихотворения:

Рабочий!

Глупость беспартийную выкинь!

Если хочешь жить с другими вразброд-

всех по очереди словит Деникин,

всех сожрёт генеральский рот.

Если ж на зов партийной недели

придут миллионы с фабрик и с пашен –

рабочий быстро докажет на деле,

что коммунистам никто не страшен.

Ситуация-то была серьёзнейшая. Деникин движется к Москве, Юденич к Петрограду, и на этом фоне в стране проводится «партийная неделя» - кампания по вовлечению трудящихся в партию. Самая что ни на есть злоба дня – но Маяковский этого-то и хотел.

Пятью годами ранее, в истории с «Сегодняшним лубком», уже проявилось уникальное преимущество Маяковского в агитационном жанре: он владел и словом, и карандашом. Не скажу, что одинаково; поэт он был гениальный, а художник… ну, в «Окнах РОСТА» были художники получше, взять хотя бы того же Черемныха, хотя были и те, кто предпочитал именно рисунки Маяковского.

Черемных, впрочем, был совершенно неспособен написать не то что стихотворную, но даже хорошую прозаическую подпись к своим плакатах, поэтому Маяковский естественным образом сделался неформальным лидером всего предприятия. Дело в том, что «Окна РОСТА» были текстоцентричным проектом. Амплуа «темиста» (человека, придумывавшего темы) вообще было в тогдашней прессе востребовано (и увековечено Ильфом и Петровым в образе Авессалома Изнуренкова). Маяковский с его чувством актуальности замечательно выполнял роль темиста, метко выуживая нужные темы из потока телеграфных сообщений, ещё не пошедших в газеты. Но работа художника в РОСТА строилась даже не вокруг темы как таковой, а вокруг готового текста.

Вот почему Маяковский сразу же оказался «на раздаче». Мало того, что он написал, по разным данным, от 80 до 85 процентов подписей к плакатам, но и все прочие темы и тексты проходили через него. Что-то он браковал, что-то правил. Во всяком случае, все тексты Михаил Черемных получал от Маяковского, который, таким образом, фактически стал литературным редактором проекта.

Кто ещё писал? Порой это люди, имена которых нам ничего теперь не говорят. Борис Песис. Теодор Левит. Или Михаил Вольпин, который сначала пришёл устраиваться художником, но Маяковский определил его в текстовики. Последнему принадлежат строчки, про которые поэт сказал: «Это я должен был написать»:

Поглядите, товарищи,

на худобу и слезу его.

Это рабочий

из Орехова Зуева.

Однако второй по значению после Маяковского поставщик текстов для «окон» - человек как раз очень известный, хотя и совершенно «из другой оперы». Это Рита Райт, которая в будущем, под фамилией Райт-Ковалёва, прославится как переводчица Сэлинджера, Воннегута и других кумиров позднесоветской интеллигенции.

Маяковский повлиял на манеру ростинских плакатов; если прежде они мыслились как увеличенная страница сатирического журнала, с рядом рисунков и карикатур на разные темы, то он вводит стандарт монотематического выпуска, своего рода комикса, в котором одна тема развивается с помощью нескольких изображений (например, четырех, шести или восьми) и подписей к ним.

Но главный технологический переворот совершил не Маяковский и не Черемных, а другой человек. По словам Черемныха, это был художник, работавший под псевдонимом Пэт, по сведениям Н.Д. Виноградова – некий Михайлов. Это использование трафаретов, по которым делали копии рисунков. Изначально каждое «окно» существовало в единственном экземпляре. Потом стали использовать копирку, но это не прижилось. С помощью трафаретов можно было за несколько дней изготовить 200-300 копий каждого плаката – и это только для Москвы. Со временем стали вырезать порядка полусотни трафаретов – для каждого регионального отделения агентства. В итоге плакаты расходились по стране сотнями тысяч экземпляров ежемесячно – гигантский масштаб для столь примитивной технологии.

Всё это предприятие, конечно, держалось на трудовом энтузиазме, достойном Павки Корчагина. И прежде всего на феноменальной работоспособности Маяковского, который не только держал на себе текстовую часть, но и был одним из трех главных художников проекта, наряду с Михаилом Черемных и Иваном Малютиным.

В статье «Прошу слова» Маяковский пишет: «Работали в огромной нетопленной, сводящей морозом (впоследствии – выедающая глаза дымом буржуйка) мастерской РОСТА. Придя домой, рисовал опять, а в случае особой срочности клал под голову, ложась спать, полено вместо подушки с тем расчетом, что на полене особенно не заспишься… С течением времени мы до того изощрили руку, что могли рисовать сложный рабочий силуэт с закрытыми глазами… От нас требовалась машинная быстрота: бывало, телеграфное известие о фронтовой победе через сорок минут – час уже висело на улице красочным плакатом».

Мало того, для него это было чем-то вроде семейного предприятия. К раскрашиванию рисунков он привлёк Лилю Брик; он только обозначал буквами, какой контур чем закрашивать: красным, синим или, может быть «мордовым» (так они называли краску для расцвечивания лиц персонажей). Помогали и сёстры поэта, Людмила и Ольга. На подхвате бывал и Осип Брик.

Поскольку Маяковскому выписывали гонорар и за темы, и за тексты, и за рисунки, он хорошо на этом зарабатывал, настолько хорошо, что РАБИС (Союз работников искусств), встревожившись, проводил по этому поводу заседание. В итоге решили: если срезать ставку всем, то менее активные работники будут получать совсем мало, а уменьшать ставку лишь одному человеку было бы некрасиво.

Ростинский марафон Маяковского продолжался около двух с половиной лет, до начала февраля 1922 года (с января 1921 года плакаты стали выпускаться под маркой Главполитпросвета). Всего сохранилось порядка 400 плакатов работы Маяковского и многие сотни стихотворных подписей; поэт с гордостью называл это «вторым собранием сочинений».

Особенность «Окон РОСТА» для творческой эволюции Маяковского не только в том, что это крупнейший пропагандистский проект, в котором он участвовал как поэт и как художник. Это дело, которое потребовало от него полного погружения. Считается, что за весь ростинский период Маяковский написал только одно стихотворение, не имевшее отношения к «окнам» - «Необычайное приключение…» (про разговор с солнцем).

То есть на эти два с половиной года Маяковский сделался исключительно поэтом-пропагандистом, поэтом-репортером, фиксирующим события в оперативном режиме. И это само по себе стало уникальным поэтическим и поведенческим экспериментом, который никому не удалось повторить (хотя можно вспомнить Сельвинского, который на два года ушел работать на московский Электрозавод и написал там поэму «Электрозаводская газета»). Фактически Маяковский дал свою парадоксальную версию жизнетворчества, как бы полемизируя с жизнетворчеством декадентов.

Можно сказать, что ростинский период разделил творческую биографию поэта на две примерно равные части: 1912 – 1919 и 1922 – 1930. До РОСТА были футуризм, знакомство с Бриками, попытки пристроиться к делу при советской власти, после – успех «Прозаседавшихся», заграничные поездки, «Про это» и революционные поэмы, работа в советской рекламе и знаменитое «Нигде кроме как в Моссельпроме».

Кстати, после того, как Главполитпросвет перестал платить за плакаты, Михаил Черемных предлагал продолжить «окна» на коммерческой основе, беря рекламные заказы у нэпманов. Маяковский его отчитал и, можно сказать, пристыдил. Он понимал, что такое ценность бренда, и размывать бренд считал недопустимым.

Впрочем, «окнам» всё же была суждена вторая жизнь. Когда началась Великая Отечественная война, тот же Михаил Черемных возродил этот проект под названием «Окна ТАСС».