Гараж, приснившийся поэту

История триумфального появления “обнаженной и суровой” красоты молодого советского государства в центре Парижа началась 28 октября 1924 года. Именно в этот день председателю ЦИК М. И. Калинину (он же всесоюзный староста, он же «дедушка Калинин»)  от имени Совета министров Франции поступила телеграмма, которая положила начало официальному установлению дипломатических отношений между СССР и Францией. 

И уже в ноябре Советскому Союзу пришло приглашение принять участие в Международной выставке современных декоративных и промышленных искусств, открывающейся в Париже весной 1925 года. Так, на первой для СССР международной выставке, давшей начало течению ар-деко (от сокращения слов Arts Décoratifs в названии), возникли архитектурные объекты, явившие собой образец авангарда и конструктивизма и в полной мере выполнившие свою миссию по знакомству мирового сообщества с новым советским государством. Устроители заявляли, что выставка открыта для всех производителей, чья продукция носит художественный характер и четко демонстрирует современные тенденции. После трагедий Первой мировой войны задано четкое направление: отказ от классики, только «новое» искусство. 

По сути заявка на небывалую мощность будущего проекта поступила от самих же французов - в телеграмме от 30 октября 1924 года на имя заместителя наркома иностранных дел Г.В. Чичерина от министра иностранных дел Франции Эдуара Эррио есть такие слова: «не существует народов, более предназначенных для взаимного понимания, чем французский народ, преисполненный чувства справедливости и братства, и великий русский народ, достойные качества которого я сам лично имел возможность оценить». Одним из таких национальных качеств, как мы все знаем из русских сказок и личного опыта, является способность к выполнению невыполнимых заданий в кратчайшие сроки. 

Вряд ли именно это имел ввиду Эррио, говоря о наших особенностях, но перед руководством страны и исполнителями стояла тяжелая задача - первое выступление молодой страны на международной арене, тем более такое наглядное и легко сопоставимое визуально с остальными странами, надо было подготовить тщательно и срочно.18 ноября 1924 года Выставочным комитетом советского отдела был объявлен закрытый конкурс на проект павильона СССР, в котором приняли участие представители неоклассики и авангарда: архитекторы В. А. Щуко, И. А. Фомин, братья Веснины, Н. А. Ладовский, Н. В. Докучаев, В. Ф. Кринский, И. А. Голосов, М. Я. Гинзбург, К. С. Мельников и группа выпускников ВХУТЕМАСа. 

Сжато от конкурсантов требовалось, чтобы павильон «был спроектирован в духе чисто современной архитектуры, а идеологически отражал идею СССР как рабоче-крестьянского трудового государства и как братского союза отдельных народностей». В итоге, уже через месяц жюри, во главе с А.В. Луначарским и при участии В.В. Маяковского признали лучшим проект Константина Степановича Мельникова, лидера авангардного направления в архитектуре. За год до этого Мельников буквально гремит своим павильоном Махорочного синдиката для Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставки. В строении для французской столицы он развивает начатые идеи для “Махорки”. Красоте и жизненной молодости Парижа Мельников по своим же словам решил показать красоту “суровую и обнаженную, возникшую в нашей жизни”. В идеологическом плане павильон должен был представить миру новый советский политический строй, облекшийся в архитектурную форму. 

Возводить строение, о котором тут же среди архитекторов и знающей публики Парижа покатились слухи, вызвалась крупнейшая французская контора “Perret frères”, специализировавшаяся тогда на строительстве из железобетона. Один из основателей фирмы - Огюст Перре в 1931 году примет участие в конкурсе по проекту Дворца советов в СССР, а после Второй Мировой войны будет восстанавливать разрушенный исторический центр Гавра. Братья Перре предусмотрительно посчитали, что работа над советским павильоном в Париже станет для их фирмы прекрасной рекламой. Тем более, что главный архитектор выставки Бонье сразу обратил внимание на дерзкий замысел и нестандартность проекта. Работа по монтажу заняла один месяц под надзором Мельникова. 

В 1925 году выставка проходила на двух сторонах Сены вокруг моста имени русского царя Александра III. Для более авангардных и радикальных павильонов было выделено место у Большого дворца. Рядом с советским расположились здания «Эспри Нуво» Ле Корбюзье, английский «Туризм» Р. Малле-Стивенса и итальянский старомодный павильон работы Бразини. Сам же Корбюзье считал, что единственным павильоном на который стоит смотреть на Парижской выставке был именно мельниковский. И явно вдохновлялся советским авангардом при строительстве своего “Эспри Нуво”. 

Итак, наш павильон представлял собой лёгкую деревянную каркасную двухэтажную постройку. Наружные стены по большей части были остеклены. Прямоугольный павильон по диагонали перерезала открытая лестница, ведущая на второй этаж. Над лестницей привлекало внимание перекрытие в виде наклонных перекрещивающихся деревянных плит, по которым шли начертанные А. Родченко агитационные надписи. Справа была сооружена вышка-мачта, на вершине которой был установлен серп, молот и буквы СССР. Авторское решение по объему строения позволяло пропускать большой поток гостей и контролировать доступ в залы. 

Отметим, что международный дебют архитектуры революционного авангарда создавался не только под давлением политических и общественных обстоятельств, но Мельников должен был учесть особенности участка для его строительства. Через небольшую площадку, выделенную организаторами, шли трамвайные пути, которые по закону было невозможно демонтировать. Поэтому павильон был ограничен не только горизонтально (29.5 * 11 метров), но и вертикально, а следовательно пришлось обойтись без фундамента. Оставалось строить на фундаменте идеологическом.

О своей работе автор говорил так: «Эта стеклянная коробка не есть плод абстрактной идеи. Меня вела за собой сама жизнь, я приспосабливался к обстоятельствам. Прежде всего, я исходил из расположения доставшегося мне участка - участка, окруженного деревьями: надо было, чтобы мой домина резко выделялся среди их беспорядочной массы цветом, высотой, искусным сочетанием форм. Мои средства были весьма скудны: это ограничивало выбор материалов. Я хотел, чтобы в павильоне было как можно больше воздуха и света: таково мое личное пристрастие, но, я думаю, оно отражает устремления всего нашего народа. Проходя мимо павильона, не каждый заходит вовнутрь. Но все, так или иначе, увидят, что выставлено в моем павильоне, благодаря стеклянным стенам и лестнице, раскрывающейся навстречу толпе, проходящей сквозь павильон и позволяющей к тому же обозреть весь его сверху. Что же касается возвышающихся над ней перекрестных диагональных плоскостей, так пусть они разочаровывают любителей плотно закупоренных крышек! Крыша не хуже любой другой: она сложена так, чтобы пропускать воздух и защищать от дождя, с какой бы стороны он ни хлестал. Мой павильон и не должен простоять так же долго, как Советы; достаточно того, чтобы он додержался до закрытия выставки. Короче говоря, четкостью цвета, простотой линий, обилием воздуха и света этот павильон, необычность которого может нравиться или не нравиться, схож со страной, откуда я прибыл. Но не подумайте, бога ради, что я намеренно соорудил символ».

“… никакой современный материал (строительный) не может перекричать застенчивого шепота искусства” - это тоже слова Мельникова, произнесенные подруге - поэту Татьяне Глушковой. И пока на противоположной стороне Сены расцветал французский ар-деко - камерные павильоны с уступчатым силуэтом, каннелированными пилястрами и уплощенными фантазийно-геометрическими барельефами, внимание парижан и гостей выставки было направлено на острую, динамичную объемно-пространственную композицию СССР, выделяющуюся на эклектическом фоне. 

Вместе с объемными эффектами архитектором была использована красно-серо-белая цветовая гамма. Проект этого цветового решения был разработан еще одним гением - А. Родченко. Цветовая гамма конструктивизма применялась им во многих проектах - в полиграфии, в оформлении интерьеров. Но Международная выставка современных декоративных и промышленных искусств в Париже стала звездным часом конструктивизма и признания Родченко на мировом уровне. 

А. Блок, Р. Брокар в статье от 1925 года  “Оригинальность советского павильона” отмечали: «...молодая республика, недавно признанная Францией, сумела сохранить предельную разумность на выставке, где здравый смысл подчас изменяет участникам в угоду тщеславию и самолюбию. На фоне примитивного нагромождения палаток парижской ярмарки и тяжеловесной роскоши выставочных дворцов она преподаёт урок эстетической красоты».

Новаторство в архитектуре, особенно по сравнению с европейскими эклектичными зданиями, диктовало и новый характер выставочной экспозиции. Открытая обзорность, монтаж экспонатов на панно с использованием цветовой гаммы, предложенной Родченко в соответствии с профилем секции - текстиль, полиграфия, и прочее, натурно-объемная демонстрация в открытых и застекленных витринах и на стендах. 

“Обнажённая конструкция, поставленная в пространстве и обеспечивающая максимум обозрения» — писал о павильоне искусствовед В. Жорж. Илья Эренбург, чье тонкое описание мельниковского строения мы поставили в качестве заголовка, в 1926 году пишет роман “Лето 1925 года”, куда включает эпизод, свидетельствующий, что «мода на Мельникова докатилась до самых широких слоев падких на любую новинку парижан, стала приметой времени и молвой улицы: случайная прохожая называет своему спутнику самые острые на её взгляд признаки современности — футбол, джаз, павильон, выстроенный Мельниковым…». Сердца парижанок открылись навстречу новому советскому искусству, почувствовав легкость, невесомость, актуальность и революционную эстетичность.  

Павильон СССР был торжественно открыт 4 июня 1925 года. В ультрасовременном здании посетители знакомились с удивительным многообразием предметов народного творчества в отделе национальностей, Госиздат и Госторг демонстрировали свои экспозиции на втором этаже. В оформлении интерьеров участвовал Александр Родченко и театральный художник Исаак Рабинович. Автор мозаики наземного вестибюля метро “Павелецкая” в дальнейшем продолжил работу с советским павильоном на Всемирной выставке в Нью-Йорке в 1939 году. В 1925 он отказался от привычных громоздких стеллажей для показа книг и предложил взглянуть на книжные стенды по-новому: легкие настенные витрины-стеллажи, напольные наклонные витрины и пристенные вертушки. Родченко же активно работал над “Рабочим уголком”, его авангардная классика рекламы, которую они создавали с Маяковским (оба же входили в отборочную комиссию для парижской выставки) также отправилась на экспозиции.

А ведь были еще залы в Гран Пале, раздел на эспланаде Инвалидов с избой-читальней, каталоги с обложками того же Родченко, кинопоказы Ветрова, Эйзенштейна и космос “Аэлиты”, русский театр, который вышел на уровень русской литературы и музыки для остального мира именно тогда, Надежда Ламанова - модельер, представлявший не себя лично, и это сейчас надо объяснять, а Московскую кустарно-экспортную контору, впечатавшийся в сознание европейцев яркий образ народно-прикладного творчества с палехскими шкатулками, балалайками и азербайджанскими коврами,Татлин с Башней, Малевич и не только на фарфоре, целых 26 бакинских комиссаров, спектакль “Жирофле-Жирофля”, повлиявший на Дягилева так, что он заказывает тогда же у Георгия Якулова сценографию “большевистского” балета “Стальной скок”. И саркофаг для Мавзолея Владимира Ильича Ленина. 

Новому советскому государству было нечего прятать от старомодных капиталистов. Своей открытостью, прозрачностью и легкостью, за которой виднеется сила, они обращались к молодым европейцам с горячим сердцем и лабильным мышлением. Ни в коем случае, не игнорируя тех, кто пройдя Первую мировую войну, привык относится ко всему прямо. Без особых сантиментов. Для этого обращения вовне, в старый мир, новое государство выбрало авангард. 

Но за этими открытыми красными и серыми советскими деревянными “Окнами” Париж увидел загадочную русскую шкатулку, открыв которую, можно было увидеть по-настоящему лесковские чудеса - от космоса до саркофага. Гараж, приснившийся поэту Константину Степановичу Мельникову.  

Первопроходцу «мягкой силы» советской пропаганды.

Мария Мальцева-Самойлович