Лица РОСТА
Уникальное явление искусства – «Окна РОСТА» - которое соединило в себе художественный авангард, политическую и пропагандистскую мощь, повлияло на развитие коммуникационной отрасли на много-много лет вперед. Оно породило многочисленных подражателей и очень точно отражало технические горизонты того времени – когда самым быстрым способом передачи информации был телеграф. Очень точно отражая новости в преломлении искусства, «Окна» влияли на сознание огромных масс людей, и по этому воздействию их можно сегодня сравнить разве что с интернетом.
Но спустя сто лет многие важные элементы этого явления уходят в сумрак памяти, оставляя только связку РОСТА-Маяковский, не позволяя рассмотреть других художников и авторов текстов, которые не менее Маяковского заслуживают сохранения их имен в истории. Поэтому мы расскажем о них – деятелях русского авангарда, вставших на сторону новой власти и создавших почти две тысячи листов настоящих произведений искусства.
Конечно, номер один в этом списке художник Михаил Михайлович Черемных, создатель самого первого «Окна». Сибиряк, уроженец города Томска. Если вы думаете, что Томск - это где-то далеко от «столичной культуры», то это не так. Например, в Томске были классы рисования и живописи Томского общества любителей художеств. И там по рекомендации самого Репина преподавал потрясающий русский живописец Семен Маркович Прохоров – выпускник Московского училища живописи, ваяния и зодчества, и Высшего художественного училища при Императорской Академии художеств (у Ильи Репина и П. П. Чистякова). Учился он и в Италии. И этот мастер разглядел в юном Михаиле художника. И в не в нем одном – например друг Черемных Николай Котов тоже стал сильнейшим русским графиком, который и с Колчаком боролся языком плаката и Бурлюку в Сибири устраивал выставки. Не было никакой особой культурной дистанции между столицами и Сибирью. Во многом это потому, что бурлила революция девятьсот пятого года и перемешивала культурные слои в масштабах всей страны. Но уже тогда в Томске стало понятно, что молодой художник тяготеет к острому рисунку - первый рисунок Михаила Черемных, опубликованный в томском журнале «Сибирская новь» в январе 1910 года, представлял собой карикатуру на его педагогов по гимназии. Как потом напишет искусствовед Золотарев: ««Черемных – истинный авантюрист, создающий “новое” искусство и непримиримый разрушитель всего “старого”». Похоже, что это началось еще в детстве и юности.
Михаил Черемных продолжает обучение уже в Московском училище живописи ваяния и зодчества у самого Константина Коровина - с 1911 по 1917 год. И понятно, что молодой художник включился в революцию со всей страстью своего таланта. Уже в гражданскую войну он пишет агитплакаты («…Надо быть готовым», «Чтоб из этой лапы выпал нож, антифашистского фронта силы множь!»), а в 1919 году стал автором первого плаката из серии «Окна РОСТА». И вообще-то сама идея «Окон» принадлежит именно ему. Историографы ТАССа считают, что первое «Окно РОСТА» исполненное Михаилом не сохранилось. Однако галерея Vellum демонстрирует в сети одно изображение – «Помоги!», которое названо «Окном РОСТА» №1, и оно явно принадлежит кисти Черемныха. И только позже к нему присоединились В. Маяковский, И. Малютин, А. Нюренберг, О. Брик и другие художники. В 1922–1930 годы сотрудничал с журналами «Заноза», «Красный перец», «Лапоть», «Смехач». Отдельная тема – его сотрудничество с журналом «Безбожник», который самым серьезным образом занимался уничтожением религиозного сознания среди «нового населения СССР». Но вот что удивительно – практически в каждой антирелигиозной картине Черемныха сквозит тот факт, что он сам вырос в религиозной среде и на него традиция иконописи произвела неизгладимое впечатление.
В годы Великой Отечественной войны М. Черемных выполнил 58 плакатов «Окна ТАСС» («Близится час» №985, 1944; «Результат немецко-фашистских сговоров» №1008, 1944 и др.), больше него выполнили только четыре художника-автора.
В годы Великой Отечественной войны М. Черемных вновь оказался в родных сибирских краях. Тогда в творческой биографии художника уже было много ярких страниц, таких как создание легендарных Окон РОСТА, длительная и плодотворная деятельность в журнале «Крокодил» и даже работа над сложной партитурой Кремлёвских курантов. Будучи одним из авторов Окон ТАСС, в эвакуации в Бийске Черемных организует плакатную мастерскую, которая начинает выпускать агитационные листы и плакаты. Политическая карикатура художника вызывает огромный интерес, и в Барнауле организуют его выставку. В 1942 г. он участвует еще в одной выставке «Художники Сибири в дни Великой Отечественной войны», которая проходила в Новосибирске. В эвакуации Черемных работает также над эскизами к театральным постановкам
Вернувшись из эвакуации в Москву, до конца войны продолжал работу в коллективе редакции-мастерской «Окон ТАСС». В 1949–1962 годах преподавал в МГАХИ имени В. И. Сурикова, руководил мастерской плаката (1950–1954), заведующий кафедрой графики (1954–1962). Его жена Нина Александровна написала книгу воспоминаний о художнике – «Хочется, чтобы знали и другие… воспоминания о М. М. Черемныхе» (1966 год). Люди, которые знали Черемныха лично очень высоко ценили его за доброту – то есть, перед нами не образ желчного сатирика, который в злости на весь мир клеймит пороки и недостатки. Нет. Даже Борис Ефимов, тоже весьма сатиричного склада человек говорил удивительное: ««Именно доброта, душевность и рождали в нем боевую сатирическую злость против всего скверного, вредного и плохого, что служило ему мишенью».
Про Михаила Михайловича все-таки в связи с «Окнами» мы видим и публикации и вообще – уважительное внимание. Его и сам Маяковский очень уважал, потому что понимал, что есть художники «на хайпе» типа самого Владимира Владимировича, чей талант в изобразительном искусстве несоизмерим с его значением как поэта. А есть еще глубоко недооцененные авторы «Окон» типа Амшея Нюренберга.
Амшей Маркович Нюренберг, в отличие от Черемныха, совсем не сибиряк. Наоборот – он представитель «южного» направления в русском авангарде. А точнее – один из тех многочисленных талантов, урожденных на территории Малороссии, потомков беженцев из Польши, Австрии, Испании и Португалии, которые расположились в пределах Российской империи на ее южной окраине и чьи способности смогли расцвести, благодаря имперской системе поддержки художественно одаренной молодежи. Он родился в Елисаветграде (административный центр Херсонской губернии) – в городе-крепости, которая после освобождения Крыма императрицей от турок, потеряла свое стратегическое значение. Но надо сказать, что там образовался потрясающий культурно-политический «кластер» - Елисаветград в дальнейшей истории дал такое количество удивительных людей, что до сих пор искры сыплются. Отсюда и самая популярная в СССР переводчица западной литературы Рита Райт (она же автор текстов «Окон РОСТА») и Арсений Тарковский, и нобелевский лауреат по физике Игорь Тамм и даже первый президент Всемирного союза сионистов-ревизионистов Владимир (Зеев) Темкин.
Юный Амшей закончил Елисаветградское земское реальное училище, где рисование преподавал ученик И. Репина (опять Репин!) художник Ф. Козачинский. В 1904-1909 гг. учился в Одесском художественном училище у К. Костанди и Г. Ладыженского. А Кириак Константинович Костанди был вообще-то академиком Императорской академии художеств и вырос он в херсонском селе -так что-то тоже их наших «южан» - художник с потрясающей биографией. Он был и «передвижником» и одним из первых русских импрессионистов, а главное - он был преподавателем от бога. Он же был одним из основателей Товарищества южнорусских художников и председателем этого общества с 1902 года по 1920 год.
Именно на XIX выставке Товарищества южнорусских художников в 1908 году Амшей Нюренберг показал свои первые работы. Так работали социальные и творческие «лифты» тогда. В 1911 году уехал в Париж, занимался в частных академиях, в качестве художественного критика подрабатывал в русской газете “Парижский вестник”. В течение года делил мастерскую в знаменитом общежитии художников La Ruche (“Улей”) с Марком Шагалом. По возвращении в 1912 году жил в Москве и Елисаветграде.
Много работал в Одессе, а в 1919-м уехал в Москву и в 1920-м приступил к работе в Окнах РОСТА. За это время он изготовил около двухсот агитационных сатирических «окон». В это же время Нюренберг сделал ряд портретов Маяковского, которые легли в основу серии «Маяковский в РОСТА». Его стиль довольно сильно отличался от авангардного упрощения «а-ля Маяковский». Достаточно глянуть на сайте artprop.gaz.moscow его Окно РОСТА «№ 353. Железнодорожник! Красная армия, защищающая Коммуну страдает от разрухи» [конец сентября - начало октября 1920]. Фигуры, населяющие 4 рисунка составного «окна» ближе по фактуре даже не к народному лубку, а скорей к палехским рисункам для лаковых шкатулок. Даже вспомогательные формы – типа дыма от паровоза - написаны в сказочной традиции и агитационный плакат выглядит и работает совсем на другом уровне, нежели рубленые формы того же Маяковского.
В 1927м Луначарский посылает Нюренберга в Париж в командировку. На этот раз – читать лекции о феномене советского революционного авангарда. Что говорит нам о том, что нарком просвещения все хорошо понимал насчет «мягкой силы», как формы пропаганды за рубежом.
В 1941м Нюренберг был эвакуирован в Ташкент, однако, уже в 1943м он был уже опять в Москве. Продолжил заниматься живописью и литературным трудом. Он оставил после себя много воспоминаний. При жизни А. Нюренберга вышла его книга “Воспоминания, встречи, мысли об искусстве”.
Для того, чтобы немного рассказать о рабочей обстановке в «Окнах», приведем цитату из воспоминаний Амшея Марковича: «Летом 1920 года, узнав, что Маяковский собирает художников и налаживает в РОСТА выпуск агитационных плакатов, я отправился туда к нему. РОСТА помещалось в Милютинском переулке (сейчас улица Мархлевского). Пятый этаж, замызганная лестница, фанерные коридоры. Меня поразила комната, в которой работал Маяковский: небольшая, неприветливая. Пахло клеем, табаком и гнилой бумагой. На фанерных стенах висели ярчайшие плакаты - "Окна сатиры".
У ветхого стола, заваленного бумагой и папиросными коробками, на старом венском стуле сидел Маяковский. На поэте расстегнутый ватный пиджак с меховым воротником, коричневое шерстяное кашне и добротная каракулевая шапка, как обычно сдвинутая да затылок. Крупно вылепленное, южное лицо окутано голубым табачным дымом. Маяковский что-то быстро записывает. В его руке прыгающий свинцовый карандаш. Я поздоровался. Он встал и дружески пожал мою руку.
- Ну вот... очень хорошо, - сказал он, не выпуская изо рта папиросу. Голос звучал густо, тепло. - Очень хорошо сделали, что пришли. Нам нужны работники. Я верю, что все художники придут в РОСТА. Только здесь возможна настоящая творческая художественная жизнь. Сейчас надо писать не тоскующих девушек и не лирические пейзажи, а агитационные плакаты. Станковая живопись никому нынче не нужна. Ваши меценаты думают теперь не о Сезанне и Матиссе, а о пшенной крупе и подсолнечном масле... Ну, а Красной Армии, истекающей на фронтах кровью, картинки сейчас ни к чему.
Я согласился с ним.
- Итак, да здравствует агитационный плакат! Завтра в десять часов утра вы уже должны быть с первой работой.
Получив десяток листов газетного срыва, несколько пакетов остропахнувших анилиновых красок, столярного клея и тему (Маяковский написал ее тут же, при мне, на листе блокнота), я, с колотившимся сердцем, бросился домой.
Ежедневно в десять часов утра работники РОСТА собирались вокруг Маяковского: грузный, молчаливый и трудолюбивый Черемных, веселый балагур, темпераментный Малютин и я. Иногда приходили Левин и Лавинский.
Маяковский принимал нашу работу на ходу. Мнение свое высказывал резко и откровенно, смягчая свои слова только тогда, когда перед ним были плакаты Черемныха. Поэт очень высоко ставил все то, что делал этот мастер карикатуры. Я не преувеличу, если скажу, что Маяковский многому научился у него. Малютин и я часто наблюдали, как Маяковский, заимствуя у Черемныха те или другие образы, стремился их по-своему передать. Маяковский и не скрывал этого.
- Это я под влиянием Михал Михалыча сделал, - откровенно говорил он.
Малютина Маяковский любил и ценил как художника щедрого, настоящего смеха. Часто, рассматривая его плакаты, Маяковский повторял:
- Здорово, Малютин. Очень смешно и очень хорошо! Браво!
Поэту нравилась малютинская страсть ко всему новому в искусстве. Малютин в то время сильно увлекался творчеством Сезанна и некоторые "осезаненные" плакаты свои подписывал "Иван Малютин а-lа Сезанн".
Так что нам надо будет обязательно рассказать и про Ивана Малютина тоже.
