Натан Альтман
Когда перед нами раскидывается яркое лоскутное пространство агитационной пропаганды, а именно первых лет празднования годовщины Октября и Первомая 1918-1932 года, первым из имен светится имя художника Натана Альтмана. Грандиозные оформления Дворцовой площади в Петрограде, театральные постановки у стен Биржи, казалось бы, откуда мальчику из бедной винницкой семьи браться за такие широкомасштабные проекты. Но история жизни Натана Исаевича Альтмана (1899-1970 ) показывает, что еще шире было его сердце. Единственная прижизненная выставка и покровительство набросков Владимира Ильича, включая бронзовый бюстик Ленина.
Увлечение рисованием углем на стенах бедного жилища привели совсем юного Альтмана в Одесское художественное училище, откуда он направился прямиком в Париж, навстречу к импрессионизму. В те времена Москва и Петербург были закрыты для переезда из черты оседлости. В 1910 году Натан Альтман появляется в «Улье». «Здесь или подыхали с голоду, или становились знаменитыми…», писал о приюте для гениев Марк Шагал. На юго-западе Парижа в трехэтажной ротонде на участке в полгектара – он же павильон бордосских вин по проекту Эйфеля, купленный на распродаже имущества Всемирной выставки 1900 года меценатом, скульптором Альфредом Буше – уже восемь лет работал комплекс, состоящий их 140 студий-мастерских. «Улей» стал сосредоточением талантливых и стремящихся творцов.
Наведывался туда и парижский корреспондент газеты «Киевская мысль» А. Луначарский. Впоследствии многие знакомые Луначарского по «фабрике талантов», находившиеся в тот момент в эмиграции, вернутся в СССР и начнут работать под руководством первого наркома просвещения РСФСР (1917-1929) Анатолия Васильевича Луначарского. Среди таких имен как Александр Архипенко, Хаим Сутин, Фернан Леже, Маревна (в том числе написавшая книгу «Моя жизнь с художниками «Улья»), Юрий Анненков, Марк Шагал, Михаил Кикоин, Владимир Баранов-Россинэ, Амедео Модильяни, встречается и имя Натана Альтмана.
Экспрессом за год напитавшись всеми видами современного искусства, от кубизма до сюрреализма, Альтман едет в Бердичев, получать в ремесленной управе диплом художника вывесок. Это подтвержденное ремесло позволило еврею из Винницы легально находится и функционировать в Петербурге.
Натан Альтман моментально становится своим в богемной художественной среде северной столицы. «Он появился бесшумно и уверенно. Однажды художники и художественники заметили, что их число стало на одну единицу больше, чем прежде. Альтман не шумел, не кричал “я! я!”, не разводил теорий. Все произошло чрезвычайно спокойно и тихо; может быть, надо сказать: все произошло чрезвычайно прилично. Альтман вошел в чужое общество, как к себе домой, и сразу стал существовать в качестве равноправного сочлена», - вспоминал искусствовед, переводчик, критик Абрам Эфрос в «Очерках о художниках». Мандельштам посвящает ему свои стихи в «Бродячей собаке», его работы участвуют в выставках объединений «Мир искусства», «Бубновый валет», «Союза молодежи», «Еврейского общества поощрения художеств».
Спустя три года Натан Альтман пишет портрет, навечно связавший имя художника с изображением. В мастерской-мансарде на Мытнинской набережной поэтесса Анна Ахматова принимала на холсте кубические черты. Альтману удалось соединить кубизм с академической формой, чтобы передать образ поэта, характер его поэзии, психологически-артистический образ. Несмотря на то, что, находясь до этого одновременно в Париже Анне Ахматовой и Натану Альтману не случилось поработать вместе, и ту парижскую Ахматову мы знаем по работам Модильяни, в Петрограде им удается воплотить мандельштамовские строки на холсте:
В пол-оборота, о, печаль!
На равнодушных поглядела.
Спадая с плеч, окаменела
Ложно-классическая шаль.
На одной из выставок художника портрет приобрел коллекционер Аркадий Вениаминович Руманов. Его коллекция, насчитывавшая сотни экспонатов, включала произведения русского и зарубежного изобразительного искусства, старинной нумизматики, портретной миниатюры немецких художников XVIII в. Врубель, Рерих, Васнецов, а также Альтман были национализированы государством после эмиграции Аркадия Вениаминовича. Сейчас портрет Анны Ахматовой работы Натана Исаевича, как и его автопортрет «Моё я» (1911), где они с Анной Андреевной похожи, как брат и сестра, находится в собрании Русского музея.
«Его мольберт в эти годы был пуст. Он делал проекты декорировок, марок, стягов, гербов, воздвигал мачты, протягивал цветные полотнища, декорировал театральные пьесы, был абстрактен, был футуристичен, был крайне лев, без вреда для себя и без помехи для своей репутации» - Абрам Эфрос свидетельствует о новом периоде творчества Натана Альтмана, который вместе с революцией 1917 года начинает искать новые платформы для своего творчества.
В 1918 году участвует в конкурсе на создание геральдики РСФСР: предложенный художником красный флаг с золотыми буквами аббревиатуры признали лучшим. Очень кстати приходятся в это время знакомства по «Улью». После доверенного ему оформления главной площади города - Дворцовой (тогда площади Евреинова) для первой годовщины Октября, Альтман получает руководящий пост в отделе ИЗО Наркомпроса Петрограда и должность главреда первой газеты СССР по вопросам искусства «Искусство коммуны», занимает должность профессора живописных и скульптурных мастерских СВОМАСа. Его соратником становится футурист Давид Штеренберг, знакомый по парижскому «Улью» и наркому Луначарскому. В 1921 году Альтман сменил Штеренберга на главенствующем посту в Наркомпросе в Москве. Оформление революционных праздников, в том числе многотысячных постановок, как оказалось, являются прекрасным опытом для работы в театре. С улиц и площадей Натан Альтман входит в сакральное пространство театров «Габима», ГОСЕТе, Государственного еврейского театра под руководством Соломона Михоэлса и режиссера Алексея Грановского (Абрама Азарха). В 1921-м оформляет постановку "Мистерии-буфф" Владимира Маяковского в переводе на немецкий язык для депутатов III Конгресса Коминтерна. В 1922 году Альтман выполнил сценографию спектакля "Гадибук" — мистической трагедии о любви и смерти по пьесе Семена Ан-ского в постановке Еврейской студии при МХТ под руководством Евгения Вахтангова. В 1928 году Альтман едет в Париж на гастроли вместе с Театром Грановского. Обратно театр возвращается без Грановского и без Альтмана.
Между Парижем 1910 и Парижем 1928 в жизни Натана Исаевича прослеживается непрекращающийся фейерверк из разных стилей, событий, платформ для выражения своего творчества, в котором полтора месяца 1920 года могли бы пройти незамеченными. Если бы Анатолий Луначарский не посоветовал Владимиру Ильичу Ленину заказать к своему пятидесятилетию портрет у Альтмана. Ленин доверял наркому просвещения, Луначарский доверял своему вкусу.
«— Ну рисовал Ленина, и что? Целый месяц в кабинете его рабочем проторчал. От свиста одурел! Он арии свистел не умолкая. Подложит под себя левую ногу, скоряжится весь и свистит. И писал одновременно. “Паркером”» - так сам художник отзывался о тех 90 днях (по пять-шесть часов работы в Кремле ежедневно) уже в конце жизни. Девять рисунков вождя, бронзовый бюст вождя, бронзовый бюст вождя на Всемирной выставке в Париже в 1925 году – первый его портрет, экспонировавшийся за границей. Возможно, именно они стали той самой охранной грамотой, которая позволила вернуться Альтману не просто обратно в СССР в 1935 году, но остаться живым в годы большого террора и спасти двух детей – племянника и племянницу своей второй жены Ирины Щеголевой, оставшихся без родителей.
Профиль вождя работы Альтмана в 1921 году украсил роспись фарфоровой тарелки с продовольственной карточкой и лозунгом "Кто не работает, тот не ест" - одной из самых известных агитационных тарелок. Тут же нельзя не вспомнить еще об одной знаменитой работе - "Земля трудящимся" (1919). Для эскиза художник взял за основу герб Петроградской трудовой коммуны, который представлял собой изображение ромба с фабричными зданиями, обрамленными снизу скрещенными серпом и колосом – символ союза земледельческого и промышленного труда, на котором строилось новое советское государство.
"Этот фарфор был яркий, жизнерадостный, праздничный" – писала Елена Данько, участница заводских творческих экспериментов времен Альтмана.
Период «яркого и жизнерадостного фарфора» закончится у Натана Исаевича со смертью маленького сына в Париже в 1935 году. Его творчество после возвращения в СССР, на территорию царившего чуждого Альтману соцреализма, уходит от реальности в мир книг и театра. Тогда же мастер женится на красавице вдове Ирине Щеголевой (в девичестве Тернавцевой). В 1937 году мужа сестры жены Альтмана – Бронислава Малаховского, принятого за польского шпиона, приговаривают к расстрелу, саму сестру - Марию отправляют в ссылку. Альтман решает взять маленькую племянницу Екатерину и старшего племянника Дмитрия к себе в семью. В годы войны, делает все, чтобы вывести жену, детей, тещу и даже сестру жены в эвакуацию в Пермь (Молотов) вместе с Мариинским театром, где работал в должности главного художника Кировского театра оперы и балета и кормил всю большую семью один. В фонде пермской художественной галереи хранится 42 работы, в том числе одна живописная, графика и эскизы к спектаклям Кировского театра -"Фауст", "Князь Игорь", "Лауренсия", "Гаянэ". С последним спектаклем связана курьезно-поэтическая история. Балет Арама Хачатуряна по необходимости решили украшать декорациями из солдатского сукна. На занавесе художник изобразил древних рыцарей, на заднике — хлопковые поля и горы. На что была сочинена эпиграмма: «Говорят, что на Севане мало знают о Натане. Но, наверно, и Натан мало знает про Севан».
По воспоминанию искусствоведа Михаила Мильчика, Натан Исаевич, с которым он познакомился в 1965 году, был всегда сдержан и неразговорчив, но одну его эмоциональную реплику Мильчик запомнил навсегда. «Когда в 1969 году ему присвоили звание народного художника РСФСР, и я пришел его поздравить, он ответил почти резко, что поздравлений не принимает. «Зачем они дали мне звание, я ведь имя имею!»».
Про него и его имя еще в 1924 году писал и затем скандировал в «Бродячей собаке» Осип Мандельштам:
Это есть художник Альтман,
Очень старый человек.
По‑немецки значит Альтман —
Очень старый человек.
Он художник старой школы,
Целый свой трудился век,
Оттого он невеселый,
Очень старый человек.
Похоронен Натан Исаевич Альтман (+1970) на кладбище в Комарово. Недалеко от Анны Андреевны Ахматовой.
Покинув рощи родины священной
«Покинув рощи родины священной
И дом, где Муза Плача изнывала,
Я, тихая, веселая, жила
На низком острове, который, словно плот,
Остановился в пышной невской дельте.
О, зимние таинственные дни,
И милый труд, и легкая усталость,
И розы в умывальном кувшине!
Был переулок снежным и недлинным.
И против двери к нам стеной алтарной
Воздвигнут храм святой Екатерины.
Как рано я из дома выходила,
И часто по нетронутому снегу
Свои следы вчерашние напрасно
На бледной, чистой пелене ища,
И вдоль реки, где шхуны, как голубки,
Друг к другу нежно, нежно прижимаясь,
О сером взморье до весны тоскуют, —
Я подходила к старому мосту.
Там комната, похожая на клетку,
Под самой крышей в грязном, шумном доме,
Где он, как чиж, свистал перед мольбертом,
И жаловался весело, и грустно
О радости небывшей говорил.
Как в зеркало, глядела я тревожно
На серый холст, и с каждою неделей
Все горше и страннее было сходство
Мое с моим изображеньем новым.
Теперь не знаю, где художник милый,
С которым я из голубой мансарды
Через окно на крышу выходила
И по карнизу шла над смертной бездной,
Чтоб видеть снег, Неву и облака, —
Но чувствую, что Музы наши дружны
Беспечной и пленительною дружбой,
Как девушки, не знавшие любви.»
1915 г.