Савва Бродский - архитектор книг
Архитектор книжного дела, мастер иллюстрации наших чаяний сокровенных, страхов и снов, гений построения мощных крепостных стен и изящных в бесконечности своей аркад — вкруг текста, запирая его семью таинственными печатями скрытых смыслов и при том — давая читающему и созерцающему полнейшую свободу собственного восприятия, не обременённую назойливым вниманием «майстера».
Довольно ли сказано перед тем, чтобы начать?
Несколько месяцев назад питерское издательство «Речь» допустило «чудовищную ошибку» — выпустило переиздание романа Николая Островского «Как закалялась сталь». Устрашающий вой либеральной братии поднялся со всех окрестных болот, бывалым спецам от науки зоологии впору бы разузнать — не объявилось ли где многочисленное потомство печально известной собаки...
Греха за издателями нет, они всего лишь продолжили победное шествие самой издаваемой, да-да, если вы не знали, книги в советской истории. Голову на плаху класть за «точность до копейки» не будем, но вот вам общие факты: 536 изданий за период с 1936-го по 1986-ой год общим тиражом в 36 миллионов 416 тысяч экземпляров. Поговаривают (злые языки и нет от них спасенья), что на 1-ое января 1991-го роман был издан на 75-ти языках народов СССР 773 раза и суммарно перевалил за 53 миллиона 854 тысячи экземпляров.
Это такая советская бетонно-титановая пропаганда самой советской на всём свете белом цитаты — ещё более советской просто не существует:
«Самое дорогое у человека — это жизнь. Она даётся ему один раз, и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жёг позор за подленькое и мелочное прошлое, чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире — борьбе за освобождение человечества. И надо спешить жить. Ведь нелепая болезнь или какая-либо трагическая случайность могут прервать её...»
Издатели, они что — ровно дети малые. Всё-то в облаках кисейных витают. Вот и опять — вздумали переиздать все книги, проиллюстрированные во времена тёмные и мрачные, никак не менее мрачным (но никак не тёмным, отсутствие цвета не есть тьма) Саввой Бродским. И напоролись на айсберг истории. Она, та история, тётка коварная, расчётливая, холодная до жути, и неприветливая — иногда и до смерти.
Савва Бродский той советской истории приходиться названным сыном.
Савва Бродский в ту советскую историю вписан буквами, отлитыми из космических сплавов.
Издана «Как закалялась сталь» (это я про новое время — про старое советское уже сказано) исключительно — полиграфия наивысшего качества - только такая и способна передать всю мощь графики Бродского, он ведь всё больше работал в оттенках чёрного и цвет иной у него — крайняя выразительная степень, оттого и сражает наповал. 45 иллюстраций, страшных, цепляющих за живое. Глаза в глаза смотрят на нас и лица «комсы», и «белые» виселицы, и пулемёт «Максим». И сход рабочих. И сход красноармейцев. На первом титуле, прямо наотмашь — красные «разговоры» — клапаны шинельные внахлёст, что с детства отпечатались в сознании — «Революции солдаты». Помните клапаны? Разные они были, и с окантовками тоже, а засело в голове одно — три полосы огненных посреди груди. Понимаете, как Бродский работал? Один разворот, одна иллюстрация и вы там, в огне Октября, и нет, и не может быть сомнений в его, Октября, правде.
Пропаганда? Да.
Наивысшего из возможных уровня.
Вот и взъярилась либеральная общественность... Почуяла... Книга, как книга, это только на первый взгляд. «Советский хлам макулатурный». С потайным механизмом внутри. Нажал на щеколду, дверка и открылась. Сунул в «садик волшебный» голову, считай, пропал-попался — делай нравственный выбор, дружок.
Важно, что? Важно самим себе говорить правду. И вот она какая — текст Островского силён. Точной, безжалостной очевидностью неистовства тех лет. Вот ты строишь железную дорогу, потому что надо. Потому что нужны и хлеб, и дрова, а подвезти их не на чем. Вот тебе и банды под боком. Вот и смерть от простуд и надрывного труда, вот тебе и шальная бандитская пуля. Читать сейчас такое, как оказаться в потустороннем мире — быть такого не может, однако же происходит и глаз от происходящего не оторвать.
Бродский, это такая большая проблема нынешних времён. В кальку не ложится. В схему не укладывается. «Возвысить нельзя охаять». Знак препинания не поставлен. Потому как на гения замахнуться, дорогого может стоить.
Выжидают.
Помалкивают.
Вернее — подвывают, всё тише.
Вот его «Бабий Яр». Вернее, «Бабий Яр» писателя Анатолия Кузнецова, что мальчишкой пережил оккупацию Киева, да вы и сами знаете — читали. Потом, летом 1969-го рванул из творческой поездки в Лондон — окончательно в Лондон. И двенадцать иллюстраций Бродского «исчезли» до времени вместе с опальным текстом. Который до того «триумфального бегства» разошёлся миллионными тиражами, как и иллюстрации. Советская власть не могла стерпеть такого унижения, в особенности, учитывая, какая страшная тема поднималась в книге. Не могла — от сына своего блудного такого стерпеть. А должна была — поступить по-другому! Поднять на флаг и книгу и те самые рисунки Бродского, от которых и сейчас мороз по коже (один только «безучастный» фриц с гармошкой губной чего стоит — рука тянется к несуществующему пистолету, а и того лучше, к топору...). поднять и сказать: «И так бывает, братья и сёстры. И такие, хоть и всё видели, а уезжают и клевещут на нас. Смотрите, помните, знайте в лицо!»
Затылок фрица, мёртвый, тупой как чугунная болванка, и за ним — лица детей-мучеников, выглядывающих из вагонного проёма... Пепел сожжённых тысяч и тысяч — в руках обезумевшей от горя женщины. Руки в кандалах, рвущие колючую проволоку в день побега 330-ти — лишь пятнадцать из них уцелели... Плачущие женщины, окружившие русского солдата-освободителя и лицо того солдата — полное ярости и тоски от увиденного. И самая главная, корабельного калибра — истерзанные руины Киева и кресты с немецкими касками, уходящие в бесконечность. С теми самыми касками, что и на «безучастном», и на чугунно-тупом — отвоевались, гадины.
Никак нельзя было такое прятать...
Кто бы там и куда бы не сбежал.
А теперь опять к дню сегодняшнему.
«Речь» переиздала «Бабий Яр» с иллюстрациями Бродского в 2019-ом. По привычке кинулся всем, а в особенности молодёжи, советовать немедленно покупать, читать, как ярчайший первоисточник, свидетельство того ужаса что всем нам, ныне живущим, удалось избежать. И тут началось... «Это дестабилизирует психику». «Текст страшный, картинки ещё страшнее!» «Такое, наверно, нельзя держать дома...» «Очень тяжёлая энергетика, приходится после приходить в себя, это не полезно».
Это не полезно. Подумалось: «Какая хорошая пропаганда. Как точно бьёт куда надо, прямо в солнечное сплетение. Когда уже «Оптимистическую трагедию» Всеволода Вишневского переиздаст «Речь»?! Там такая женщина-комиссар в кожанке с пистолетами, что вся японская манга отдыхает навсегда!!! И пусть лежит на прилавках! И сам куплю!».
Бьёт Бродский куда и чем, помимо авторского текста? Изображением. Бродский прочитывает авторский текст своим собственным алфавитом, будь то Шекспир, Ибсен, Стивенсон, Войнич, Гоголь, Грин, Беляев, Цвейг, Сервантес, или Островский с Вишневским и Васильев с Полевым (а ещё Флобер, Драйзер, Мериме, Мопассан, Гюго...). Прочитывает и преобразует в мыслеобразы. От которых то хорошеет, то плохеет — высокая литература, она не для исключительно услаждения тонких чувств наших создана. Она, для «чтобы проснуться». Иногда — чтобы опознать в себе не самое... ээээ... лучшее из возможного.
Павка Корчагин, осунувшийся, в будёновском богатырском шлеме, с горящими глазами фанатика жизнь готового отдать за идею — вот таков Бродский. Акварелька здесь не потянет. Только суровый стиль. Тот Павка Корчагин, он, что, идиот? На таких воду возят? Нет... Он тот, кто и сейчас, прямо в эти дни, делает невозможное, вопреки, «Отечества ради».
Тут о грустном — Корчагины есть, а вот с Бродскими беда, перевелись (надеюсь, нет) Бродские, как и пропаганда. Потому как пропаганда, это не «взвейся-развейся по Булгакову, это смыслы. Смыслы!!!
«Спартак» Джованьоли.
Снова Савва Бродский.
Попадание — в десятку десятки.
24 полноформатных разворота, 24 окна в ту жизнь, в тот Рим, в те дни войны и «мира». 22-е отдельные иллюстрации к каждой из глав. Обложка — Спартак в ошейнике раба, величественный и живой, словно бог сошедший с небес. Все оттенки чёрного и красный. «Октябрь» и храмовая роспись. Клич погибшей миллионы лет тому назад цивилизации: «Мы были! Будете и вы! А после — всё пройдёт...» Там ещё пророческое письмо в начале романа. Письмо Джузеппе Гарибальди, обращённое к автору «Спартака», Рафаэлло Джованьоли. Есть там и такие слова:
«Вы изваяли Спартака, этого Христа — искупителя рабов, резцом Микеланджело. Я, как раб, получивший свободу, благодарю Вас за это, а также за то глубокое волнение, которое я испытал, читая Ваше произведение...
Пусть же воспрянет дух наших сограждан при воспоминании о великих героях, почивших в нашей родной земле, где больше не будет ни гладиаторов, ни господ».
Проспала либеральная интеллигенция переиздание «Спартака» в иллюстративном прочтении Бродского. Проспала.
Читая такого «Спартака» с такими окнами такой пропаганды, не сможешь, не захочешь остаться безучастным, «в стороне-сторонке». И в этом гениальность Бродского: «Не смей закрывать книгу до тех пор, пока мозг не взорвался и пока ты не считал послание! Не строки, нет! Между строк!»
Как можем мы хаять «Советский проект», если на сегодня и близко не способны подступиться к основам — к умению говорить с людьми и умными текстами и умными изображениями? Немыслимо... Какое-то затмение...
«Дон Кихот».
Саввы Бродского.
40 полноформатных разворотов, портрет Сервантеса (нет никаких слов, как это круто) и больше сотни виньеток к каждой из глав. А что это, тот Дон Кихот, так популярен был в СССР у «красных»? А то это — по духу близок, борец за идею, пусть и вопреки, пусть и в одиночку, почти. Красная Империя умела определить, что важно, а что... На свалку истории.
Помните такой фильм (советская пропаганда, ясное дело) — «Дети Дон Кихота»? Папанов там в главной роли. Про жизнь. Самую обычную жизнь самых обычных людей. Достойных. Людей. По сети мем один гуляет, крохотный диалог двух школьников, сына Дон Кихота-Папанова и его закадычного друга: «А, может, домой пойдём? — Что ты! Там негров угнетают, а ты домой! Пошли!»
Вопросы исчерпаны.
За работу, товарищи.
Бродский был архитектором. Музей Александра Грина в Феодосии — его работа. Как и вся внутренняя морская атмосфера. Бродский умел про настроение, по созвучность автору. Может, и потому, его, Саввы Бродского иллюстрации к Грину, невероятно трогательны, пронзительны и величественны.
Бродский был архитектором. Поначалу. Вот откуда монументальность и объём. Ощущение пространств и бесконечностей. Вот откуда сцена, вот буквально сцена в четверных разворотах (их 12, помимо прочих иллюстраций и портретов героев) к поистине уникальному советскому изданию Шекспира — «Гамлет. Сонеты. Ромео и Джульетта» («Речь» переиздала).
«...Нет, я ничуть не жалею о годах, посвященных архитектуре. Я даже рад, что судьба моя сложилась так, а не иначе. Разумеется, вовсе не обязательно книжному графику проходить школу зодчества, но и бесполезной я ее не считаю. Прежде всего потому, что архитектура воспитывает в художнике потрясающее чувство ответственности за каждую проведенную на бумаге линию, за любое творческое решение.
Как только представишь, что от прихоти твоего карандаша зависят существенные обстоятельства жизни людей, что ты обязан соразмерить свою выдумку с тем, чтобы будущим посетителям или жильцам здания было уютно, так сразу же начинаешь гораздо строже и серьезнее относиться к своему делу. Убежден, что такой подход необходим и в книжной графике...»
Про всё не расскажешь.
Но, даже если после прочтения этой статьи хоть одна книга с иллюстрациями Саввы Бродского окажется у вас на полке, дело можно считать сделанным.
И, да.
«Пер Гюнт» Генрика Ибсена!
Вызывает желание кардинально пересмотреть (под мощным микроскопом) всю свою жизнь — через призму иллюстраций Бродского. Книги, дело такое. Это вам не шутки шутить.
Сергей Цветаев.
