Певчая птица с железной рукой
1876 год — год изобретения телефона и трансформатора, год смерти последнего аборигена Тасмании и отказа Японии от политики изоляционизма, год выхода из печати «Приключений Тома Сойера» и премьеры «Гибели богов» — и еще год рождения Ивана Билибина.
Удивительное дело: если вы остановите на улице любого прохожего и попросите назвать несколько самых знаменитых русских художников, — едва ли имя Билибина прозвучит в числе первых пришедших в голову. И тем не менее буквально каждый человек в России знает его работы, вырос на его образах — его иллюстрации к русским сказкам впечатаны в наш национальный код.
Но кто он был, художник, которого называли «Железная рука» — Иван Билибин?
Эстет, денди, бонвиван, фат, повеса, сердцеед, пьяница, душа компании, острослов, неутомимый труженик, великий учитель, антиквар, исследователь, либерал, патриот — ядерная смесь.
Из непростой семьи. Отец — главный врач Морского госпиталя военно-морского порта в Либаве, дворянин. Мать брала уроки фортепиано у Рубинштейна. Предки — богатые купцы; есть фотография, на которой молодой Билибин позирует рядом с портретом своего прадеда кисти Левицкого (ему же принадлежит самый известный портрет Екатерины II в образе законодательницы в храме богини Правосудия).
Учился в Первой петербургской гимназии на нынешней улице Правды. Обучение стоило бешеных денег, абы кто там не учился — среди других выпускников Бекетов, Вернадский, Вс. Вишневский, Адамович, генерал Антонов и еще десятки имен. Билибин получил при выпуске серебряную медаль за особые успехи в математике.
Мечтал только рисовать, но против воли отца не пошел — поступил в университет на юридический. Однако параллельно все же учился рисовать — сначала в Обществе поощрения художников, потом полгода в Мюнхене, потом вольнослушателем в Тенишевском училище у Репина и потом у него же и тоже на птичьих правах — в Высшем художественном училище при Академии художеств, нынешней Репинке.
Получил диплом юриста, но по специальности не работал ни дня.
Похоже, что ключевой точкой становления Билибина как художника стал 1899 год. Летом он оказался в деревне Ёгна Тверской губернии — более глухой глухомани трудно себе представить — и тут столичный мальчик из золотой молодежи впервые столкнулся с настоящим русским народом и его подлинной культурой. Это был идеальный мэтч.
Из Ёгны Билибин вернулся с целым ворохом рисунков, зарисовок, артефактов — отныне он будет главным специалистом эпохи по русской народной культуре, ее Колумбом и ее апостолом.
В начале 1900-х в течение нескольких лет он по направлению музея Александра III, нынешнего Русского музея, совершил несколько экспедиций на русский Север — Архангельская, Вологодская, Олонецкая губернии — и собрал громадную коллекцию предметов быта, одежды и искусства: одежда, лубки, резное дерево, вышивка и так далее. Собранная Билибиным коллекция составит основу того, что теперь называется Российским этнографическим музеем.
Билибин, кроме того, бесконечно фотографирует — вообще фотографировать будет всю жизнь, — вышедшая в 1910 г. «История русского искусства» Грабаря, по которой будут учиться несколько следующих поколений художников и искусствоведов, насквозь иллюстрирована его снимками из экспедиций на Север.
Наконец, зарисовки, эскизы, этюды и самое главное — собственные рисунки. Прежде всего — иллюстрации к сказкам «Марья Моревна», «Сестрица Аленушка и братец Иванушка» и «Белая уточка». Да, это те самые картинки в книжках, которые в детстве рассматривали вы и теперь рассматривают ваши дети.
На пространстве одной небольшой статьи невозможно ни толком пересказать биографию Ивана Билибина, ни углубляться в рассуждения о его творчестве — нас интересует прежде всего загадка его личности, его психологический портрет.
С портрета Кустодиева 1901 г. на нас смотрит настоящий денди. Белый галстук, сюртук и роза в петлице. Поза и взгляд вызывающие. Впрочем, кажется, что бороду Кустодиев несколько европеизировал. На фотографиях этого времени она выглядит несколько более окладистой, а мемуаристы прямо пишут — мол, носил бороду a la moujik. Однажды на спор прошелся по Невскому в лаптях и высокой войлочной шапке.
Кажется, что, по крайней мере поначалу, для этого русского европейца увлечение русским народным творчеством было скорее позой, экстравагантной чертой, цветком в петлице. Но увлечение перерастает в страсть, а страсть требует полного погружения — и Билибин зарывается в научную литературу, под лупой изучает орнаменты и художественные приемы, работает как исследователь, вдумчивый ученый, архивист.
Художественным результатом этой громадной многолетней работы станет тот самый безошибочно узнаваемый с первого взгляда «билибинский стиль» — мозаичность, линия-проволока, яркие и точные цветовые пятна. И да, Билибин выработал, создал его, но не с нуля, не из головы и не с потолка — а на прочном фундаменте самого пристального изучения подлинно народного русского искусства. Достаточно сравнить «русские» мотивы у Маковского — симпатичные, но к реальности не имеющие ни малейшего отношения — с иллюстрациями к «Сказке о царе Салтане», чтобы понять, какой громадный шаг сделал Билибин. Шаг вперед, но и вглубь тоже — по направлению к конкретной, настоящей народности, в отличие от фантазийной и салонной.
Билибина, однако, трудно отнести к высмеянной Маяковским «своре мужиковствующих». О, Билибин был эстет; русская старина была для него важнейшим источником вдохновения, любимым материалом, научным интересом (хотя, заметим, все же не только она; среди других источников и византийская живопись, и средневековая европейская книжная графика, и арабская миниатюра, и японская графика, и Бердслей, да мало ли; Билибин никогда не делал из «русскости» гетто), но надеть косоворотку и начать карикатурно окать — это было не про него.
Первые работы Билибина появляются в «Мире искусства», это вообще был его круг — Добужинский, Рерих, Бенуа, Сомов, Бакст, Кустодиев, всех не перечислить, — он был в нем своим. «Мир искусства», «Золотое руно» — это журналы, но главное — книги. Билибин первым в истории страны стал не просто рисовать иллюстрации к тексту, но готовить книги целиком как произведение искусства. Работал с типографиями, изучал свойства бумаги — и готовил работы под конкретные технические возможности. По сути, до Билибина в России и не было полноценной книжной графики — он основал ее, задал для нее каноны, создал недосягаемые образцы. И кстати, речь не только о русских сказках. Билибин делал обложки и титульные листы для Арцыбашева, Сологуба, Куприна, Д’Аннунцио
Кроме журналов и книг — театр. Билибин делал эскизы декораций и костюмов для самых знаменитых театров своего времени. Опера Зимина, Народный дом Николая II, Старинный театр, Гранд-опера. Работал с Евреиновым и Дягилевым, рисовал костюмы для Анны Павловой и Шаляпина, в его декорациях пели «Бориса Годунова» и «Золотого петушка», играли Лопе де Вега и Кальдерона.
Билибин умел работать и брался за любую работу. Для Голицына сделал колоду игральных карт, для одного богатого грека в Каире расписал баню, для архиепископа Парижского спроектировал тиару — это из самых экзотических заказов, но вообще объем и номенклатура сделанного Билибиным поражает воображение. Он много работал, но так никогда и не разбогател. Деньги утекали сквозь пальцы, да про него и нельзя сказать, чтобы он их любил. «Покупатели наивно думают, что они доставляют нам удовольствие, оставляя нам вместо наших подчас любимых детищ грязные кредитные билеты», — пишет он в краткой автобиографии, и едва ли это кокетство.
Среди других работ Билибина есть и политические карикатуры. Самая знаменитая — появившаяся в журнале «Жупел» в 1905 г. В окружении императорских вензелей и лучей славы на ней изображен осел. Журнал закрыли.
Политическая лихорадка охватила в ходе Первой русской революции всех, Билибин не остался в стороне — он к тому же был из либерально настроенной семьи, да и окружение у него сплошь либеральное, — но, не считая этого короткого эпизода, на политику ему всю жизнь было глубоко плевать. «О политике не говорилось вовсе, а если говорилось, то лишь мимоходом, как о чем-то скучном, ненужном», — пишет один из его учеников, часто бывавший у Билибина в гостях.
Билибин любил искусство, женщин, вино, хорошую компанию, вообще хорошо проводить время. Женился на одной из своих учениц, на 15 лет моложе себя, но хорошим семьянином не был — детьми интересовался не слишком, был ветрен, а когда не работал, кутил с друзьями.
В 1917-ом Билибин развелся, а в 1920-ом на пароходе «Саратов» эвакуировался из Советской России (едва ли не та самая эвакуация описана у Шолохова в «Тихом Доне»). У побега Билибина из страны было множество самых разных причин, от кризиса среднего возраста до случайной встречи в Новороссийске с больными сестрами Чириковыми, которых он принялся выхаживать, случайности и обстоятельства, но одной причины там точно не было — политической.
Он был стихийным либералом в старом смысле этого слова, но не потому, что интересовался убеждениями, а потому что либеральным было его окружение. Он был русским патриотом, но, пожалуй, на европейский манер, без мессианства. Он даже нарисовал карикатуру «Как немцы большевика на Россию выпускали», но не потому, что был убежденным белым, а потому что находился в это время — в Крыму, в Ростове, в Новороссийске — в обществе белых.
В конечном счете он сел на пароход не потому, что бежал от новой власти, а потому что хотел перемен, приключений и путешествий. «На пароходе я мечтал об этюдах среди эллинского пейзажа», — пишет он.
Билибин проведет несколько лет в Египте, из крайней нищеты и безвестности выбьется там в люди и заработает денег. Женится второй раз — на еще одной своей ученице, подружке первой жены. Переедет с ней в Париж, заработает там себе имя, будет работать для театров, церквей, издательств — для самых разных стран и самых разных заказчиков. Он даже купит себе маленький домик на побережье в Провансе, но все больше его будет тянуть на родину. «Я стал более ярым националистом, чем когда-либо, насмотревшись на всех этих носителей культуры — англичан, французов, итальянцев и пр.», «Здесь, в погрязшей в кризисе культурной Европе, трудно, главным образом, морально», «Ассимилироваться с другим народом я не могу».
Он заручится поддержкой главы советского полпредства в Париже, напишет письмо главе Академии художеств Бродскому, на его обращении поставит свое согласие лично Сталин — и в 1936 г. Билибин вместе с женой за государственный счет в самых комфортных условиях прибудет в Ленинград.
Он тут же будет принят в Академию и будет преподавать там же, где когда-то учился. Сделает еще несколько книг, разработает декорации еще для нескольких спектаклей, а вот стать художником на «Иване Грозном», как того хотел Эйзенштейн, не успеет. С началом войны и Блокады руководство Академии будет постоянно предлагать ему эвакуироваться из города, но Билибин откажется наотрез: «Из осажденной крепости не бегут, ее защищают». Его дом будет разбомблен, и умрет он в феврале 1942 года, в самую страшную блокадную зиму, от истощения прямо в Академии, где ему выделили временное жилье, на 66 году жизни.
В 1920-ом году на пароходе «Саратов» он сказал: «Нам, певчим птицам и цветам человечества, трудно петь и цвести в такие тяжелые времена». Певчей птицей он и был — художник, у которого на первом месте было искусство, а уж потом — женщины и вино. Но он был русской певчей птицей — Россия была нужна ему как воздух, любая, хоть царская, хоть белая, хоть красная, это ему было все равно, она нужна была ему как источник вдохновения и как единственная благодарная аудитория.
Ученики — а он воспитал немыслимое число художников, и самых впоследствии знаменитых — называли его Железная рука: Билибин сам всегда максимально четко, без каких-либо инструментов, прочерчивал линии и того же требовал в классе.
Такой он был, Иван Билибин — вдохновенный певец родины в искусстве, железная рука в работе и легкомысленный гуляка в жизни — и кажется, тут нет никакого противоречия.
Вадим Левенталь