Пропаганда Детства
С большой буквы, потому как речь у нас пойдёт о детской литературе в СССР, а значит, о Высокой Детской Литературе. Которая тоже и безусловно являлась образцом «жесточайшей тоталитарной пропаганды советского строя» — только вот дети так от чего-то не думали. Странно, правда?
Хочется сказать поборникам всего антисоветского: «Баранкин, будь человеком!»
Конечно — языком сказок и басен, былин и легенд, мыслящая часть общества во все времена доносила до читающей (или хотя бы внемлющей) части то, что сказать во всеуслышание было попросту нельзя. Или, можно, но с печальными последствиями. Поправимся — боже упаси нас рассказывать, будто вся детская литература Красной Империи была глубоко иносказательной, до ужаса политизированной (шиворот-навыворот) и необычайно двусмысленной. Совсем не так и где уж тут политика и двойное дно, скажем, в такой вот простейшей фразе-вопросе: «Ветер от чего дует? От того, что деревья качаются?» И если это «недружественный выпад» от мистера О. Генри, то нам-то что делать, обнаружив таковой на странице достопочтенного и заверенного Главлитом советского издания в оригинальном переводе Нины Дарузес? Нина Дарузес это величина.
Вот он идёт себе уверенным шагом, а за ним летят пчёлы, те самые, что делают мёд. Настоящий. И всё это «жжж» более, чем неспроста. А что это за сомнительная надпись между Винни-Пухом и пчёлками? «Издательство «Дом» Советского детского фонда имени В.И. Ленина». Определённо, это провокация! Зато теперь мы в точности знаем как он выглядит — кровавый коммунистический режим! Как медведь с опилками в голове за которым летят пчёлы — только в таком варианте получается что мишка-то настоящий — потому как в умственных способностях пчёл (пусть и нарисованных) сомневаться не приходится.
Цензура. Тиски. Отсутствие воздуха. Нечем дышать. Затхлая атмосфера тотального соцреализма. Искусство на поводу у партии. Что-то забыли? Забыли — разговоры об эмиграции в советскую детскую литературу тех писателей и тех художников что во взрослой советской литературе и рта не могли открыть. Вот теперь картина у нас полная.
Чушь это всё.
Несусветная.
Если ты делаешь что-то для детей, скажем, пишешь или рисуешь, то ты и делаешь это именно что для детей. Иначе, если в каждое словечко и в каждый штришок кукиш «лично товарищу Сталину», а может кому и ещё заворачивать, получится не детская литература, а прессованные бытовые отходы, или попросту говоря... Вы поняли. Детей не обманешь. Конфету, это да, выманить можно, а вот обмануть по крупному — увольте. Они ж как барометры. Вот было ясно, было всё прекрасно, и раз — туча, буря, вырванные ураганом клочья волос по закоулкам и полный творческий провал именуемый фиаско: «Дядя Петя, ты дурак?» Определённо, и не только дурак, а ещё и... Редкостная сволочь.
Теперь так — в советской детской литературе дураков и сволочей не было. Может, где-то и не дотягивали — кто не без греха, но в целом — это была Высокая Литература — большевики, начиная с Горького и Луначарского, костьми ложились, но для детей готовы были на всё. Не только в культуре, но об этом отдельно.
Есть бриллианты такой чистоты и такой огранки, такой массы и такой невысчитываемой стоимости — что пусть нам весь мир позавидует. Правда, если мы сами те бриллианты на свалку истории не выкинем... С нами такое случается.
Два Бориса, один — Заходер, а другой — Диодоров, подарили советской детворе не просто смешного мишку-поэта, они подарили целый мир той самой небывалой справедливости, того самого неслыханного братства о которых так долго говорили вы сами знаете кто. На излёте СССР, в 1986-ом, Борис Диодоров закончил пятилетний труд — 200 с лишним иллюстраций к 240-страничной книге Алана Милна в пересказе Бориса Заходера «Винни-Пух и все-все-все». Такого триумфа наповал разящей сатиры(и иронии), душевной доброты и красоты запредельной по нашему скромному мнению мир не видывал. На тех страницах оживало сообщество весьма прогрессивных, не боящихся трудностей личностей и каждая из них была безусловной звездой первой величины.
Вам не смешно?
А когда вы последний на памяти раз перечитывали ЭТОГО Винни-Пуха?
Если никогда, то время ваше пришло.
Знаете, это как посмотреть в волшебный камень предсказывающий не то будущее, не то прошлое. «А так всё и получится?» «Когда-нибудь, непременно...»
Для пущей затравки — англичане текст пересказа Заходера перевели на свой английский обратно и всё потому, что смешно и пронзительно до невозможности, а ещё потому, что: «Особенно разбрасываться сотами не приходиться...» И то верно — мёд (даже и англичанам) с неба сам в руки-лапы не падает.
Такой там мир описан, не то чтобы в нём непрерывно сыпалась с неба сахарная пудра, или наличествовали кисельные берега, совсем нет. Просто все живут в достатке, не бедствуют и не голодают. У каждого свой домик и от каждого требуется что-то полезное по его способностям, а получает он вроде как и по труду, а если начистоту — то прям по потребностям. Не шикуют, это дело понятное, но и в серости не прозябают. Поют себе песни, книжки умные читают (кто умеет), сочиняют стихи (кто способен), ходят друг другу в гости, а ещё — совершают время от времени подвиги. Да, да — самые настоящие подвиги. Когда физические, когда душевные. И никто при том не ропщет (хандра и нытьё не в счёт — с кем не бывает).
Так что же это за мир такой? Это мир медведя с опилками в голове и его прекрасного друга Кристофера Робина? Или это мир развитого социализма плавно и неуклонно переходящего в коммунизм? Что это вообще такое и почему так хочется там оказаться — пролезть, протиснуться сквозь игольное ушко божественных рисунков-видений Бориса Диодорова и изящнейших словесных конструкций-мыслей Бориса Заходера? Что это вообще такое?.. Скажите уже, пожалуйста...
Счастье.
Такое дело чаще прочего называют Счастьем. С большой буквы.
Заходер перевёл книжку Милна в конце пятидесятых, она постепенно обрела своего читателя и набрала популярность, и, конечно, космическое ускорение ей придал Фёдор Хитрук — тремя своими мультфильмами, но это было — как увидеть тот мир в окне, а через книжку — как прямо в нём оказаться.
Книга своё взяла, была разобрана на цитаты и физиками и лириками, а вот мультфильм Хитрука Заходеру не понравился. Не легла ему на душу «говорящая бочка с ногами». Впрочем, это ведь дело каждого — каким именно представлять себе поэта и мечтателя. Александр Сергеевич наш — из арапов был, а Солнце поэзии русской. Жизнь полна всяческих сюрпризов.
«Что касается текста, мы поняли.
А про рисунки ещё раз можно?»
Нужно. Диодоров принимался за Винни-Пуха трижды. Один раз вместе с Геннадием Калиновским (ему принадлежит множество гениальных иллюстраций того времени и в частности — мистическая, гравюрная «Алиса» опять же в пересказе Заходера — за неё Калиновский получил в 1980/82-ом премию и диплом имени Ивана Фёдорова). Третья попытка и стала для Диодорова истинной вершиной творчества — в 1986-ом он был награждён за иллюстрации к книге «Винни-Пух и все-все-все» дипломом имени Ивана Фёдорова.
Комиссия фёдоровского конкурса была по меньшей потрясена — Диодоров прошёл весь заходеровский текст насквозь, вдоль и поперёк. Титул, шмуцтитул, название каждой главы и её окончание, рукописные отрывки текста со стихами медведя-поэта, всевозможные пошаговые действия (почти мультфильм!) главного героя и главное — огромные главные иллюстрации до предела насыщенные деталями, создающие глубину и перспективу, практическую, ощутимую ткань сопереживания тексту.
Диодоров вспоминал что рисовал мир медвежонка-поэта с мира собственного детства — запечатлённого в душе навсегда, настоящего, всамделишного: «Когда работал над Винни-Пухом, то делал это для внучки, ей было четыре года. По этой книге она и читать потом научилась. А рисовал я в «Винне-Пухе» свое детство: Григорчиково, шалаши, лес, игры наши…»
Игры наши...
Когда началась война Борису Диодорову не было и семи лет — он ноябрьский (здравствует до сих пор — чему мы искренне рады). Он прекрасно помнит как в полях за деревней (семья туда из Москвы уезжала на лето) разместилась зенитная батарея, кавалеристы. Помнит как вместе с отцом рыл землянку, укрываться от налётов и как он в той земляке наводил красоту: «Землянку я украсил ветками, корой, сделал плетёночки из ивняка и орешника вдоль стен, половички нашел какие-то. В любых условиях можно все устроить так, чтобы житьё было красивое…»
К осени Диодоровы вернулись в Москву. Что он помнит о том военном детстве? Только хорошее, как бы мы не были тому удивлены: «По вечерам — затемнение, сидели при коптилке! Читали какую-нибудь книжку вслух. А днем аэростаты вели по улицам — какое величественное зрелище! — и мы старались подержаться за тросы. Помогали взрослым тушить зажигалки на крышах. Бегали в кино смотреть фронтовые киносборники. На ночь уходили в метро, там были настилы дощатые на шпалах, мешочек вещевой кладешь под голову и спишь себе. Там был свет, можно читать. Я брал с собой толстую книгу Григория Адамова «Тайна двух океанов»; любил рисовать к этой книге, всякие там схватки с осьминогами. В метро все были заняты своим делом, не помню, чтобы какая-то паника была. Ходили туда как на работу. Только дедушка у нас никогда не ходил ни в метро, ни в землянку, которую вырыли во дворе. Он презирал всякую суету...»
Это дед и привил внуку любовь к книгам, почтение к печатному слову, к книжной иллюстрации. Так и получилось, так и получается в жизни — свет повсюду, если умеешь его увидеть и Борис Диодоров умел. Никогда не соглашался на халтуру, делал и переделывал каждую из работ по «сто раз отринув негодное». И выходит, вроде и «Винни-Пух и все-все-все», а вроде и книга бытия — нет в ней места стяжательству, злобе, зависти, бессмысленному соперничеству. Все в ней братья, все во одном лесу (стране) живут, всем всего хватает.
Про Заходера.
В конце 1939-го он вместе с друзьями-студентами Литинститута (был зачислен в поэтический семинар Павла Антокольского) ушёл добровольцем на советско-финскую. В 1940-ом вернулся, а 22-го июня 1941-го снова ушёл добровольцем на фронт. Карельский, Юго-Западный, освобождение Львова. Попутно стихи для газеты «Огонь по врагу». В 1946-ом демобилизовался и снова вернулся в Москву, в Литинститут. Повидал, выходит, всякого, а свет в душе не растерял и передал по наследству детям — всем детям Советского Союза, за который и воевал. Помните диодоровские слова про «житьё красивое»? Оно не из роскоши — оно из душевного опыта берётся.
Заходер, к слову, и «Мэри Поппинс» перевёл, и «Питер Пэн» на его счету. И тут вы скажете: «А где же советские произведения? Всё только на западных выезжали?» Советских — великое множество! Как там принято говорить на Западе? Минуточку!
Советские — это миры Николая Носова и Юрия Коваля. Это героические эпосы Виктора Драгунского и Владислава Крапивина. Это космические одиссеи Кира Булычёва и Братьев Стругацких. Это волшебные приключения Александра Волкова и Евгения Шварца. Это могучее наследие, мощный фундамент для многих и многих тех, кто ничем не отличается от нас, взрослых, разве что размером ботинок.
Размером ботинок...
А на книжных полках всё больше «чертовщина какая-то, честное слово!»
Ну, за то советского поубавилось, может и дышать кому легче стало...
А начат наш разговор с переводных текстов, потому как они для восприятия сложнее всего и именно в них, в том как они сделаны, как перенесены на неродную почву и проявлено высшее мастерство книжного советского дела — для детей.
Фёдор Хитрук, если что, тоже фронтовиком был. Командовал взводом радиоперехвата. После войны ещё два года военным переводчиком в Берлине служил, в 1947-ом вернулся на родной «Союзмультфильм». Всякого повидал. Наверно поэтому его Винни-Пух никогда не унывает и радостно вопит по случаю и без свои замечательные пыхтелки, сопелки, вопилки. «Житьё красивое» у того Винни-Пуха, вполне себе советское житьё. За совесть, за идею, за гуманизм. А если кто сомневается — так возьмите и пересмотрите.
Вот он идёт, прямо на вас, Винни-Пух из СССР, прямиком из детского фонда имени Ленина. Мысли его ясны, глаза честны и вот ещё что — нет у него никаких в голове опилок. Это кой у кого другого в голове опилки, может и есть, но только не у него.
Прав был всемогущий Главлит — хорошая книжка получилась, пропагандистская — надо брать.
