На нас смотрит вся Европа
Казак по происхождению — всю жизнь этим гордился, знал и любил лошадей, был завсегдатаем Московского ипподрома, устроил голубятню в одной из комнат маленькой квартирки в Серебряническом переулке, а еще — крупнейший русский плакатист, по сути — создатель советского агитационного плаката: Дмитрий Моор.
Настоящая фамилия — Орлов. Родился в 1883 г. в Новочерскасске. Отец, сам родом из станицы Калецкой, был горным инженером, но далеко не простым. То есть если Стахий Кондратович и был простым инженером в Новочерскасске, Харькове и Киеве, то уже в Москве, куда семья переезжает в 1898 г., он уже — глава Пробирной палаты: министерская должность.
В Москве будущий Моор окончил реальное училище — аттестат так себе: единственная пятерка по закону божьему (это у будущего-то основателя журнала «Безбожник у станка» — иронично!) — и поступил на Математико-механический факультет Московского университета. Учебы не закончил; перешел потом на Юридический, но и юриспруденцию — бросил. Дмитрию Стахиевичу явно было не до учебы. Революционная борьба увлекала его куда больше.
В 1905-1906 гг. входил в состав боевой группы, хранил у себя оружие, строил баррикады, участвовал в манифестациях, работал в подпольной типографии, для которой «добывал» шрифт в Мамонтовской типографии, где работал официально.
Биограф скупо и туманно намекает на ссоры с семьей. Можно только догадываться, что это были за ссоры, если единственный сын весьма богатого отца вынужден был со студенческой скамьи сам зарабатывать себе на жизнь чернорабочим в газетах и типографиях.
В Мамонтовской типографии в 1907 г. редактор одной из газет однажды ночью заметил, как молодой человек, сидя на рабочем месте, что-то рисует, и заказал ему рисунок для газеты. Так юноша, который мечтал о карьере то прокурора, то оперного певца, внезапно стал художником.
Абсолютный самоучка. Только один раз, несколько месяцев, Моор будет ходить на занятия к Петру Келину, знаменитому для своего времени портретисту, но школой ремесла эту экскурсию назвать трудно. Настоящей школой для Моора были редакции газет и журналов, в которых он провел всю жизнь.
Поначалу подписывался Дор, по первым буквам имени и фамилии, но фельетонист, подписывавшийся похожим образом, уже был, и псевдоним пришлось изменить. Сначала Мор, потом, с приветом герою шиллеровских «Разбойников», — Moor, и только потом уже по-русски Моор. Псевдоним прилипнет настолько, что его же, вместо настоящей фамилии, можно увидеть и на могильной плите на Новодевичьем.
О личной жизни художника мы знаем мало — рано женился на сестре школьного товарища, единственный сын умер в младенчестве, — похоже, что его жизнь в целом обошлась без крутых поворотов и романных сюжетов; по сути, биография Моора — это издания, в которых он работал.
Первым был «Будильник» — журнал с историей, издававшийся с 1865 г., с 1872-го — в Москве. В нем печатался под разными псевдонимами, среди которых самый знаменитый — А. Чехонте, Чехов. С «Будильником» сотрудничал и Гиляровский: для юного Моора — старик и легенда, но они станут друзьями, и после смерти писателя Моор напишет мемуары «Мы и дядя Гиляй», которые, кстати, до сих пор не опубликованы, пылятся в РГАЛИ (эй, московские краеведы, вы там спите, что ли?).
«Будильник» не был остро-политическим изданием. Скорее развлекательным. Не столько про политическую сатиру, сколько про карикатуры на неверных жен и наивных мужей. Карикатуры политической, за которую отвечал Моор, было немного. Да и цензура, даже после Первой буржуазной, не давала разгуляться. Это не значит, что политическая карикатура в «Будильнике» была совсем уж беззубая. Но и на революционную пропаганду она все-таки не тянула. Больше всего Моор гордился своим отзывом на Ленский расстрел, карикатурой «Российские курорты — лечение водой и железом». Несколько раз в «Будильнике» выходили полосы, сплошь залитые черной краской с подписью художника.
Одним словом, в «Будильнике» Моору явно было тесно, даже несмотря на то, что с 1916 года он из внештатного автора стал сотрудником редакции. Вместе с еще несколькими молодыми художниками и писателями (Малютин, Соколов, Фолбаум, Д. Бедный) он задумывает журнал «Волынка», но из четырех подготовленных к печати номеров царская цензура не пропустила ни один. 
Моор был, очевидно, противником царского режима, но своей собственной четкой политической ориентации до октября 1917-го у него, кажется, не было, и уж во всяком случае он не был ни большевиком, ни даже коммунистом. Советский биограф (а другого у нас пока нет) в высшей степени аккуратно пишет о работе Моора в период 1914-1917 гг., что-то про «сумятицу и неразбериху в смысле политических взглядов и симпатий». Мы знаем, что Моор печатал множество бравурных патриотических карикатур; по Сети гуляет карикатуры на Ленина и Троцкого, будто бы авторства Моора — но подтвердить или опровергнуть его может только серьезная архивная работа. Во многом этот период остается темным пятном в биографии художника. Ясно одно: с точки зрения ортодоксального большевизма творческая биография Моора до Революции была явно не без греха.
Как бы там ни было, если Моор и колебался после Октября, поддерживать новую власть или нет, то колебался совсем недолго. Уже летом 1918 г. он принимает участие в оформлении агитпоездов, отправлявшихся на фронт агитировать за Советы солдатскую массу, и в оформлении массовых праздников — две отдельные интереснейшие главы в истории революционной пропаганды, — а в 1919-ом в профессиональной жизни Моора происходит второе главное событие после того памятного вечера в Мамонтовской типографии, когда ему заказали первый в жизни рисунок. Моора приглашают на работу в Политуправление Реввоенсовета.
Реввоенсовет — уникальный орган, аналога ему в нынешней системе государственного управления сразу и не подберешь; ну скажем, это примерно, как министерство обороны, только с бо́льшими полномочиями, бо́льшим аппаратным весом и к тому же возглавляемое вторым человеком в государстве — Троцким. Литературно-издательский отдел ПУРа возглавлял друг Троцкого — Вячеслав Полонский. Полонский и есть тот человек, который привлек Моора к делу создания революционного плаката.
Переход от журнальной страницы к уличной тумбе и от карикатуры к агитационному листку, очевидно, не был для Моора простым. Однако вот поразительная способность самоучки: в зрелом возрасте — а ему уже почти сорок — он продолжает учиться прямо на рабочем месте, и полностью перестраивается как художник. Из неплохого карикатуриста Моор превращается в гениального плакатчика. Тут важно не только политическое движение, чисто функциональное (раньше высмеивал политиков, теперь призываю и убеждаю массы), но и художественная эволюция: от лубка — к реализму, от повествовательности — к символу, от перегруженных многофигурных композиций — к простоте и конкретности изображения.
«Петроград не отдадим», «Враг у ворот», «Смерть мировому империализму» и десятки других плакатов, ставших вершиной творчества художника, главными символами нового государства и заодно поворотным моментом в истории мирового искусства — созданы Моором в литературно-издательском отделе ПУР, в напряженной обстановке Гражданской войны, в холодной и голодной Москве. Плакаты создавались на скорость — за ночь, за час, за десять минут, опоздавший на пару часов плакат был уже не нужен. Создавались в холодных помещениях, голодными и невыспавшимися художниками. Полонский приходил со словами «На нас смотрит вся Европа. Надо сделать этот плакат в один час» — и Моор делал. Деникин уже подступал к Москве, и ни у кого не могло быть уверенности, что Москва не будет взята. При этом Моор был едва ли не единственным художником, смело ставившим подпись под своими плакатами. Он особенно гордился тем, что его плакаты вызывают бешенство у белых, и уж конечно понимал, что с ним будет, окажись он у них в руках.
Мастерство Моора в этих экстремальных обстоятельствах растет экспоненциально. В июне 1920-го он за одну ночь содает плакат «Ты записался добровольцем?». Достаточно посмотреть на самые ранние плакаты художника, с одной стороны, и, с другой, на британский, 1914-го плакат «Who’s absent? It it you?», на который часто указывают как на источник мооровского (на самом деле Моор этого плаката не видел, а только слышал о нем со слов Полонского), — чтобы увидеть гениальность, с которой Моор упрощает композицию и вместе с тем придает ей невиданную до сих пор динамику и экспрессию.
«Помоги», «Красный подарок белому пану», «Врангель еще жив», «Будь на страже» и другие шедевры — всего за полтора года Моор создал 33 плаката, которые вышли тиражом 1.266.490 экз.
А ведь параллельно Моор работает еще и в Окнах РОСТА вместе с Маяковским, которым будет восхищаться всю жизнь. Восхищение, впрочем, было взаимным: Маяковский называл художника Мо́орище. Бешеной работоспособностью и неуемной энергией Моор и Маяковский были похожи.
После Гражданской Моор станет основателем журнала «Безбожник у станка» — окна редакции придется охранять милиции, журнал будут запрещать в Европе и США, редакцию проклянут Архиепископ Кентерберийский и папский престол, но карикатуры из журнала будут размножать и клеить на стены городов по всему миру. Он будет рисовать для огромного количества изданий — «Крокодил», «Известия», «Комсомольская правда», «Правда», «Красноармеец» и многих других. Он проиллюстрирует десятки книг, причем особенно будет гордиться работой над «Хорошо!» Маяковского. Станет одним из основателей МОССХ, будет депутатом Моссовета, будет преподавать во ВХУТЕМАСе — вообще будет очень много всю жизнь преподавать (один из его учеников, между прочим, — Дейнека). Но кажется, в тридцатые карьера Моора как художника если не остановится, то по меньшей мере двинется по запасному пути.
В том ли дело, что возраст был уже не тот, или в том, что ему, «человеку Полонского», который был в свою очередь «человеком Троцкого» опасно было высовываться, когда буквально над головой бушует смертельная внутрипартийная борьба? (Сам Полонский успел умереть своей смертью в самом начале 1932-ого; не спас ли он тем самым и Моора? Надо видеть, как советский биограф изо всех сил отстраивает художника от автора классической монографии «Русский революционный плакат»: ни с чем не был согласен, всегда спорил…) Или просто новое время, предвоенное время — требовало новых художников, новых приемов, новых образов?
Еще один раз Моор, которому будет уже без малого шестьдесят, снова возьмет в руки кисть и карандаш не как орудие насмешки, а как оружие в борьбе. Плакат «Все на Г» — самая знаменитая работа художника времен Великой Отечественной. Но вообще-то только до осени 1941-го он сделал 42 плаката, а в Самарканде, куда его эвакуировали вместе с МГХИ, за следующие полтора года — еще около пятидесяти. А кроме того — серия карикатур «История Фрица», иллюстрации к «Слову о полку Игореве»… Начал иллюстрировать «Руслана и Людмилу», но эту работу уже не закончил.
В небольшой книге статей Моора об искусстве плаката, которая вышла уже после смерти, есть маленький раздел «из записных книжек». Там среди прочего есть такая запись: «Собрать в единый комплекс волю масс, волю, которая переходит из пассивности в ясную активность — это главная ударная задача искусства плаката». И эту задачу плакат ранней Советской республики выполнил во многом благодаря Дмитрию Моору.
Вадим Левенталь.