Традиция и почва
При поверхностном взгляде на художественное образование в России XIX века может показаться, будто Московское училище живописи, ваяния и зодчества — это такой московский вариант Рисовальной школы при питерском Обществе поощрения художеств. Вроде, как и там, и там, так или иначе рисовали и при этом противопоставляли себя Академии Художеств — казенной, официальной, формальной, — а так примерно одно и то же, почти как ЛГУ и МГУ. Ничто не может быть дальше от истины. В действительности столичная Рисовальная школа и московское МУЖВЗ — полные противоположности, ничего общего.
Начать с того, что, в отличие от петербургской Школы на Бирже, московское Училище выросло не из министерской инициативы под крылом правительства, а само собой — просто в начале 1830-х несколько художников-любителей объединились и организовали Натурный класс. Правительство, правда, в лице московского генерал-губернатора князя Д.В. Голицына сначала отнеслось к непонятному кружку с подозрением, но когда стало понятно, что люди просто рисуют, а антиправительственных разговоров не ведут, успокоилось и даже более того — инициативу снизу поддержало.
Натурный класс при содействии губернатора стал Художественным классом, а на основе него в 1833 году появилось Общество московского Художественного класса, позже просто Московское художественное общество — как бы аналог питерского Общества поощрения художеств, но опять же, аналог ложный, потому что Императорское ОПХ в Петербурге было по сути меценатским клубом, а МХО с самого начала строилось именно вокруг Художественного класса и для его поддержки.
Однако и денег у МХО было меньше. Временами совсем не было. Настолько, что к концу 1830-х класс едва не закрылся. Все же в 1843-ем стараниями того же Голицына класс удалось узаконить и преобразовать в Московское училище живописи и ваяния (пока еще без зодчества). Разместилось оно в доме Юшкова на Мясницкой — теперь там Академия Ильи Глазунова, и мы предоставляем читателю судить, считать это достойным продолжением славной традиции или чем-то еще.
Правительство рассматривало МУЖВ как не более чем подготовительные курсы для поступающих в столичную Академию художеств. На содержание училища правительство выделяло 6 тыс. серебром в год, сущие копейки, зато в него принимали юношей не только свободного, но и крепостного состояния, причем помещик подписывал обязательство освободить ученика, если он получит серебряную медаль и звание художника.
Следующие двадцать лет существования Училища кажутся бессобытийными —золотая дремотная Азия, — ни свершений, ни скандалов, ни очень уж ярких личностей. Ну, приедет с выставкой то Федотов, то Айвазовский, ну, устроят в их честь торжественный обед типа того, который описан в «Войне и мире» — вот и все события. Мало кому вообще есть дело до училища, а те немногие, кому почему-то не все равно, постоянно жалуются на то, что нет денег и что общий культурный уровень и уровень мастерства учеников — ниже плинтуса.
Да, Училище не давало возможности получить звание учителя, которым можно было потом по жизни хоть как-то зарабатывать, и не присваивало статус художника — все это были прерогативы Академии, туда-то и сбегали при первой возможности хоть сколько-то способные ученики. Доброхоты пытались начать читать в Училище общеобразовательные лекции — немного истории, истории искусства, литературы, — но профильное министерство запрещало: как бы чего из этого не вышло.
Уровень преподавания собственно мастерства, судя по всему, тоже оставлял желать лучшего. «Ведь все москвичи без школы! Бредут ощупью, впотьмах. Бредут к искусству окольными путями, и эти талантливые куриные следы называют русской школой, национальным искусством», — и это не какой-то питерец сказал, а живший в Саратове и учившийся в Париже Борисов-Мусатов, причем сказано это было в конце века, когда в МУЖВЗ уже преподавали будущие классики. Что же было в 1840-50 годах?
А был извечный русский парадокс и загадка русской души. Каким-то неизвестным науке образом, из глины и палок, в полудреме, в болоте, вопреки солдафонскому, склонному все на всякий случай запрещать столичному начальству, не коллективным Штольцем, а коллективным Обломовым — создавалась национальная русская живопись.
В 1950 г. в залах МУЖВЗ проходит выставка Павла Федотова; выставляются «Свежий кавалер», «Сватовство майора», «Разборчивая невеста» и «Не в пору гость». В 1851 г. на отчетной ученической выставке появляется первая картина юного Алексея Саврасова «Вид на Кремль в ненастную погоду». В 1851-ом в Училище поступает 12-летний Константин Маковский, а в 1852-ом — 18-летние Василий Перов и Илларион Прянишников. В 1853-ем на сцене Малого театра играют первую премьеру Островского, «Не в свои сани не садись» — и этот факт только на первый взгляд кажется лишней деталью в паззле.
Именно вокруг Островского — Россия все-таки литературоцентричная страна; никуда ты от этого не денешься — складывается кружок литераторов, интеллектуалов и художников. Кто-то из них состоит в МХО, как А.С. Хомяков, С.П. Шевырев и А.Д. Чертков. Кто-то преподает в Училище, как скульптор Н.А. Рамазанов. Важно не это; важен интеллектуальный фон — московский интеллектуальный фон, сильно отличающийся от петербургского.
В Москве, как Терминатор из случайных лужиц расплавленного металла, начинает заново собираться национальная русская культура.
Когда говорят, что тогдашние либералы и патриоты назывались западники и славянофилы, причем первые гнездились в Петербурге, а вторые в Москве, — в этом есть некоторое упрощение, но все же не радикальное искажение. Ну да, и западник 19-го века — это тебе не Дудь с Макаревичем, и славянофил — не Соловьев с Лепсом, и люди разные всегда жили, что в Питере, что в Москве. И все же сама структура, само напряжение между двумя фундаментальными разнонаправленными векторами — было, и выглядело похоже, и география все же имела значение.
Петербург — столица, бюрократический ад, военный лагерь, город дворцов и посольств, до кучи порт пусть не семи, а одного, зато настоящего моря — аккумулировал центробежные, европоцентричные силы. Верхом успеха для художника здесь было — написать при выпуске из Академии полотно на античный сюжет, получить медаль и уехать на стажировку в Италию, а потом, вернувшись, писать на заказ портреты как во всех приличных европейских столицах.
Москва — малоэтажная, расслабленная, купеческая, старинная, в сравнении со столицей нищая, и от цезаря далеко, и от вьюги, Небесная Москва Дм. Ольшанского — естественным образом собирала силы центростремительные, почвеннические. Парадоксальным (впрочем, лишь на первый взгляд) образом, художник здесь был свободнее, чем в «окне в Европу». Там он должен был подчиняться рынку и следовать за общественным мнением, тут — мог рисовать как бог на душу положит, зато почти бесплатно.
Столичная Академия относилась к Училищу при МХО свысока и все никак не хотела давать Москве право самой присуждать медали и звания своим выпускникам (ну разве они там вообще умеют рисовать? ну да, в каком-то смысле умели хуже). Но тем не менее будущее русской живописи рождалось именно здесь — и кстати, у москвичей и гостей столицы до сих пор есть возможность посмотреть, как именно это происходило, в Музее В.А. Тропинина и московских художников его времени (а вы знали, что такой вообще есть?).
Мало-помалу МУЖВ отвоевывает себе признание в глазах столицы. В 1858 г. в Училище все-таки разрешают ввести преподавание общеобразовательных предметов, в 1859-ом принимается новый устав, по которому фактически училище вместо учебно-благотворительного становится профессиональным учебным заведением, и в 1860-ом — еще один устав, в котором его преподаватели признавались госслужащими.
В том же 1860-ом было создано Московское общество любителей художеств, МОЛХ, с постоянной выставкой в Пашковом доме, в 1862-ом туда же перевозят Румянцевский музей, и таким образом в Москве появляется первый в ее истории публичный музей, для которого император дарит главный хит эпохи — только что написанное «Явление Христа народу». В том же году на отчетной выставке МУЖВ выставляется дебютное полотно 15-летнего Владимира Маковского «Мальчик, подающий квас». Одновременно в эти же годы начинает собирать свою коллекцию тридцатилетний П.М. Третьяков.
В 1865 г. закрывается просуществовавшее больше тридцати лет Дворцовое архитектурное училище, взамен принимается решение открыть архитектурное отделение при МУЖВ — которое таким образом превращается в МУЖВЗ (З — зодчество). В 1866-ом принимается еще один обновленный устав училища, по которому оно наконец получает право награждать своих выпускников медалями и присуждать им звания. Не по названию, но по сути МУЖВЗ становится почти что второй Академией художеств — полной независимости от столичной пока еще нет, но почти, почти... Через восемь лет в МУЖВЗ поступит 13-летний Константин Коровин
В 1896 г. училище наконец получает статус полноценного вуза, а в 1898 г. его переводят с городского финансирования на федеральное (до сих пор бюджет его был в 17 раз меньше, чем у петербургской Академии; отныне будет лишь в два раза меньше). В 1914 г. МУЖВЗ прикрепляют к Министерству Императорского двора, и оно окончательно выходит из-под опеки Академии.
Таким образом, история МУЖВЗ и МХО — это не история создания (сверху, по высочайшей воле) в Москве аналогов ИОПХ и Рисовальной школы при нем, а история появления (естественным образом, из глубины гражданского общества) и обретения независимости подлинно национальной художественной Академии. И характерно, что именно МУЖВЗ, почвенническое и скрепное, — а не «западническую» петербургскую АХ — возьмут большевики за основу, когда будут создавать систему художественного — художественного в отличие от художественно-промышленного — образования для нового государства.
Ну да, именно на основе МУЖВЗ в 1918 году будут созданы Вторые государственные свободные художественные мастерские, которые потом при слиянии с Первыми будут преобразованы во ВХУТЕМАС, потом во ВХУТЕИН, а он в свою очередь потом будет разделен на Московский архитектурный институт и Суриковский институт, который существует до сих пор под именем МГАХИ им. В.И. Сурикова и теперь уже вместе с питерской Репинкой составляет единую структуру Российской Академии художеств. Кажется, долгое историческое противостояние забыто, но как знать, может быть, нынче в каком-то смысле ситуация просто зеркально перевернулась.
Вадим Левенталь